— Нажито непосильным трудом! — в тон ему подхватил Романов. — Два магнитофона, две кожаные куртки…
По уголкам глаз обоих проскочили лучики понимающей улыбки. «Мы с тобой одной крови».
— Не, Левоныч, не думаю! — покачал головой Леша. — Дурачусь, ваше благородие…
— Алексей! — капризным тоном позвал его Поллаков. — Можно вас на секунду? Прежде чем вырублюсь, хочу вас что-то спросить.
— Секундочку, господин мэр! — выразительно закатил глаза к небу Романов и беззвучно, но экспансивно выматерился, поймав сочувственный взгляд Левона. — Уже иду!
— На месяц его должно хватить, а дальше… — пожал плечами Левон.
— А дальше — его проблемы, — отрезал Леша.
— Угу, — кивнул Левон и вышел.
Лешка смотрел ему вслед.
У лифта Левон повернулся:
— Леша, ты же классный доктор! Брось это нахрен! Женись, детей заведи, живи…
— С себя начни! — отрезал Романов.
— А что я? — опешил Левон. — У меня жена… — Замялся на мгновение. — И вообще… дети, собаки… У меня все нормально!
— Вот ты и брось, нормальный ты наш! — Злость Леше удалось погасить, но прозвучало все равно резко.
Левон фыркнул:
— А мне-то зачем бросать? Я доктор, я людей лечу. Своим делом занимаюсь, дорогой.
— Спокойной ночи тебе! — тихо сказал Леша, тепло улыбнулся и закрыл дверь.
Постоял лицом к закрытой двери, смотря прямо перед собой, глубоко вдохнул и длинно выдохнул:
— Иду, Алексей Николаевич, иду!
Все познается в сравнении.
Банально, но факт, — подумал Леша, плетясь по ступенькам трапа за толстой молодой мамой, чья двухлетняя дочка захотела самостоятельно (и, вероятно, впервые в жизни) спуститься на землю из «самайёта».
И теперь вся пассажирская толпа покорно и терпеливо шла приставным шагом за перегородившей трап парочкой — ковыляющим златокудрым младенцем и его необъятной мамашей с выкрашенным в морковный цвет ежиком волос, в когда-то розовых лосинах, обтянувших гигантский зад до барабанной гулкости, голубой блузе парашютного размера и артериально-алого цвета кроксах.
Кроксы так же невозможно отделить от израильтян, как парнокопытность от коровы. В любой стране мира, на любом континенте, включая Антарктиду, увидя обутые в резиновое уродство ноги, можете смело обращаться к их обладателю на иврите — не ошибетесь.
Толпа перекликалась между собой, посмеивалась и совершенно искренне не обращала внимания на причину затора — в Израиле к детям и их маленьким прихотям относятся свято.
«Все познается в сравнении» — мысль, мелькнувшая у Леши, только он ступил на трап, относилась к тель-авивскому лету, которое по сравнению с эйлатским мартеном сейчас тянуло лишь на его рахитичного младшего братца.
