— Кто-кто? — заинтересовался Левон.
— Классику надо читать, а не только деньги считать, модный доктор! — язвительно сузил глаза Леша. — Приедешь, залезь в Википедию, посмотри, кто такой Герберт Уэллс, понял?
— Понял-понял… — покивал Левон. — Давай дальше, интересно излагаешь…
— Ага, интересно ему… А как с больным чего случается, тут же глаза навыкате, морда белая, ручки трясутся, и бегом к анестезиологу: «Спаси нас, дяденька доктор!»
— Работать будем, спасатель? — благожелательно улыбнулся Левон. — Ночь на дворе! — И длинно зевнул: — А-а-а… — потянулся блаженно. — Модный доктор… На себя посмотри, миллионер от медицины!
— Я бы попросил… — Леша закончил развертывание полевого военного госпиталя, оценил придирчивым взглядом результаты своего труда и поставил мысленно себе «отлично». — Считай свое бабло, а со своим я справлюсь.
Вздохнул тяжело — ничего не поделаешь! — и потряс Поплакова за плечо:
— Алексей! Встаем! Доброе утро!
Неопределенное мычание, в котором, однако, опытное ухо человека, воспитанного в русскоязычной среде, улавливало скрытое присутствие великого трехбуквенного слова.
— Давай, Алексей Николаевич! — Леша без церемоний тряханул Поплакова до клацанья зубов.
— Нахъёлядь! — громко высказался чиновник и после паузы добавил с интонацией гроссмейстера: — Мать!
— Господин Поплаков! Алексей!
— О-о… — разлепил наконец веки Поплаков и уставился на Романова мутными голубоватыми глазами.
Леша почти ощутимо увидел, как по зрительным нервам, разбрасывая по сторонам вспышки коротких замыканий, идут в мозг импульсы. Взгляд стал приобретать осмысленность, и пришло — слава богу! — узнавание:
— О-о… гас-спадин Романов… — Поплаков расплылся в улыбке. — Царь-батюшка наш, мжжно сказать…
Попробовал сесть, распахивая неуверенные объятия, но тут же грузно осел и неуклюже, словно рыбацкий баркас, завалился на бок.
— Лежите, Алексей, отдыхайте. — Леша мягко придавил Поплакова к кровати, выпрямляя его руку и разглядывая ее в поисках вен. — Сейчас мы вас, батенька, полечим маненько, все пройдет и все будет очень хорошо…
Левон сидел, скрестив руки на груди, неуловимо напоминая боксера в углу ринга перед боем.
— Что-то мне, Лешенька, хреново, — уже вполне членораздельно пробормотал Поплаков. Из глубин его большого, когда-то налитого мышцами, а сейчас просто рыхлого тела рвалась наружу нервная дрожь.
Леша втянул в себя воздух. Поморщился — многодневный перегар, но…
— Ацетоном не пахнет? — расшифровал его движение Левон.
