Улица Красной Конницы
Читаю и не верю глазам своим… И трясу головой и снова — по буковке, по слогам: ул… Кра… нни… цы…
Но позвольте, позвольте — а почему же не Кавалергардская?!
И вообще… Что это все значит: эти серые тени, эти серенькие весенние листочки на деревцах, сероватое небо над головой?..
Я перевожу взор на здешнее, потустороннее блеклое солнце и смотрю, смотрю, елки зеленые. Смотрю, пока слезы ручьями не начинают струиться по щекам. И я громко, так что прохожий шарахается, сглатываю и, забыв все на свете, по-детски, обоими кулаками начинаю тереть глаза…
И все гаснет, меркнет. И в ушах, угасая, запоздалый, отчаянный, как перед вечной разлукой, крик Ричарда Ивановича:
— Да вы что?! Да вы в своем ли у-мме?! Что ж вы это делаете со мной, товарищ Тю…
Когда я наконец проморгался, Ричарда Ивановича уже не было. И шел снег. И на ветру полоскались опять же — некрасные, но зато с серпом и молотом флаги. А по Суворовскому, чадя и взрыкивая, шла тяжелая военная техника. И все это до странности напоминало кадры архивной, в царапинах, кинохроники. Ну, скажем, пятидесятых годов, только почему-то — с развалинами.
Где-то за углом бумсал невидимый духовой оркестр. И уже не тени, а почти что люди, уже как бы проявившиеся почти, с шарами, с пищалками празднично толпились вокруг, а я, как идиот, сиротливо жался промеж них, в сером своем на голую грудь пальто, без шапки, да еще, как фанатик «детки» — босой…
Место действия было прежнее: угол Суворовского и Красной Конницы. Только, повторяю, отсутствовал товарищ Зоркий. И хлопьями валил снег, уж никак не весенний. А на транспаранте, натянутом поперек проспекта, было белым по серому написано:
ДА ЗДРАВСТВУЕТ 38-я ГОДОВЩИНА
ВЕЛИКОЙ НОЯБРЬСКОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ
РЕСТАВРАЦИИ!
…Окончательно привел меня в чувство остановившийся рядом гражданин — хоть и в шляпе, хоть и в габардиновом плаще, но, судя по выправке, конечно же, бывший военный.
— Хорошо идут! — громко сказал он, подразумевая проходивших мимо в пешем строю десантников. — Молодцы герои неба и земли! — покосившись на меня, добавил он.
Глава четвертая. О том, как меня все-таки «зафиксировали»
Ничего сверхъестественного не произошло. Меня просто-напросто сшибло, переехало, проволокло по мостовой. Я даже ни на секунду не терял сознания, ну разве что с перепугу обмер с открытыми, как у покойника, глазами.
Когда я наконец сморгнул, раздался голос. Такой, знаете, невозможно-родной, с легким грузинским акцентом.
