Скорцени предпочитал экспериментировать на живых мишенях, так было надежней. Первая серия оказалась неудачной: нарушив указания Меченого, кретины из лагерной охраны по привычке включили граммофон. Четыре человека простились с жизнью под бурные аккорды «Героической симфонии» Бетховена. Скорцени завопил: Уберите музыку, болваны! – охранники спохватились, и дело пошло лучше. В результате они пришли к выводу, что идеальный образец – английский пистолет калибра 7,65, единодушно признанный самым бесшумным.
Комендант пригласил их выпить по стаканчику – за победу немецкого духа! – они согласились и, проходя по территории, увидели, как грузовик вывалил посреди двора гигантскую кучу волос. В Заксенхаузен свозили «товары», конфискованные у депортированных в других лагерях рейха, но Матиас удивился, увидев эти волосы. На что они могут сгодиться? Порыв ветра сорвал с места охапку темных локонов, и они полетели по воздуху, как ловкая белка. Казалось, что в них еще трепещет, бьется жизнь. Несколько секунд Матиас не мог отвести от них взгляд. Пошел сильный дождь, и волосы превратились в клубок скользких водорослей. Он покинул лагерь и ни разу не вспоминал о них. До сегодняшнего вечера.
Волосы Рене могли оказаться в такой же куче. Не какие-нибудь волосы, не какой-то там девочки. Ее волосы среди других, принадлежавших другим Рене… Это плохо укладывалось в голове, но, когда укладывалось, истина становилась невыносимой. Матиас подозревал, что именно это и сводило с ума некоторых солдат, членов Einsatzgruppen[56], стрелявшихся после массовых казней женщин и детей. Или летчиков-истребителей, которые переставали спать, чтобы не видеть во сне окровавленные тела своих жертв, остававшихся лежать на земле после каждого смертоносного пике. Таких людей было немного, и каждого из них в какой-то момент потрясло виде́ние, не менее яркое, чем у Матиаса. Идеологические воззрения, расовая ненависть, умение подчиняться, вбитое в мозг ударами офицерских стеков и фельдфебельских сапог, безумная страсть к фюреру и вера в победу – все это мгновенно улетучивалось при виде маленькой безобидной детали. Она незаметно внедряется в темное пространство памяти, а потом вдруг взрывается, как бомба.
Матиас не был готов сойти с ума. Удар силен, но он справится. Ему не вдалбливали в голову слепую преданность национал-социализму, и все-таки он молчаливо принял абсурдные правила игры, чтобы стать солдатом. Скорцени говорил, что Матиас «одной ногой в деле, а другой где-то еще». Он был относительно свободен, на многое смотрел под другим углом, но мало с кем мог об этом поговорить, разве что с несколькими «бранденбуржцами». С 1939 по 1943 год Матиас служил в англо-франкофонной роте, но большинство элитных солдат были славянами или фольксдойче
