Среди ночи она проснулась от холода, бесшумно встала и начала перешагивать через тела на полу, напоминавшие забытый на перроне багаж. Добравшись до «солдатского» подвала, девочка легла рядом с Матиасом. Он спал на спине, прикрыв рукой лоб, но сразу почувствовал, что она дрожит от холода, и не оттолкнул, повернулся на бок, обнял. Дыхание Рене успокоилось. Она спала, изредка причмокивая губами, как котенок. Матиас подоткнул ей одеяло.
Несколько дней Матиас провел в типи Чичучимаш на грани жизни и смерти. Время от времени, выныривая из забытья, он видел, как входит и выходит какая-то женщина, другая обрабатывала его рану. Она так близко наклонялась к нему, что он чувствовал ее дыхание на пылающем от жара лбу. Иногда рядом сидела Чичучимаш и вышивала рубаху, напевая одну из раздражающе-протяжных мелодий. Когда они с Краком проходили мимо становища индейцев, пес начинал завывать по-волчьи – странная музыка погружала его в меланхолию. А вот собаки индейцев не воют. Матиас воспринимал это пение как нескончаемую жалобу. Возможно, так оно и было… Краснокожим есть за что корить Великого Маниту: они все еще живут как в доисторические времена. Матиас ничего не знал об этих людях и их верованиях. И не хотел знать. Его интересовали разве что некоторые охотничьи хитрости, о которых ходили разговоры между трапперами. Уж что-что, а охотиться аборигены умели, надо отдать им должное.
Лежа под медвежьей шкурой, без сил и почти без сознания, Матиас слушал убаюкивающий голос старой индианки. Эти длинные монотонные фразы с выделенным чередованием согласных тонкой нитью связывали его с жизнью. Крак, ни днем ни ночью не покидавший хозяина, сдерживался из последних собачьих сил, чтобы не подвывать голосу старой женщины. Пес отправился прогуляться, только почувствовав, что жизнь человека вне опасности. Придя в себя, Матиас первым делом спросил, где его собака. Индианка погладила живот и зловещим тоном сообщила, что его съели. Матиас поверил и уже готов был разорвать ее на куски, но тут в типи ворвался живой и невредимый Крак. Так Матиас познакомился с Чичучимаши и ее народом. Индейцы хоть и застряли в прошлом, чувство юмора у них точно имелось.
Матиас провел в племени кри целый год и впервые ощущал себя относительно безмятежным, хотя даже в самые светлые моменты жизни его психологический настрой вряд ли можно было назвать таковым. Вернее было бы сказать, что он наконец освободился от тягостных впечатлений последних лет, проведенных в Германии, до отъезда в Квебек, на родину матери. Унылый взвинченный коротышка, приводивший в неистовство целую нацию, повергал Матиаса в тоску. Он был разочарованным циником, и идеи нового пророка не изменили ни его характера, ни «антиобщественного» поведения. Выходки Матиаса вызывали гнев и неприятие отца и стоили ему нескольких часов за решеткой в полицейском участке на Александерплац
