— Правда, у вас не факультет, а хранилище, хотя и при институте (имелся в виду Историко-архивный).
— Уже не при... Уже самостоятельные. Независимые...
Никольская, 8, где обосновался Центр, адрес мне очень памятный. Во-первых, Лидия Владимировна, моя мама, каждый день проходила мимо в свое Центральное статистическое на службу последних лет, а все, что с ней связано... Словом, мое. Во-вторых, здесь, на Чижевском подворье, именно номер 8, обретался друг юности и всякой плохой погоды Валерий Анатольевич Гусев, специалист по кострам, топке буржуек, обработке дерева, что немаловажно для такого человека, как я,— садового.
Узнав про архив, В. Гусев — мне:
— Я тебе покажу документы моего деда... Штук пятьдесят, подборка. Иван Матвеевич Гусев, Георгиевский кавалер. Это тебе не баран начихал. Сын раскулаченного и он же инженер Главсевморпути.
И привез папку ко мне за город: в промозглую сырость, в поздний сентябрь с первым снегом, в «очей очарованье» с яблоками на деревьях. Аттестаты, свидетельства, удостоверения, характеристики — подобное я видела у Г. И. Много таких и других, уничтожить которые не поднялась рука. А могла подняться (что тоже нередко) — у тех же родственников, у случайных прохожих, обнаруживших их на помойке, наконец, у самих владельцев, переживших тех давних себя. Уцелели, что примечательно! как знак уважения к документу (фетиш!), как символ фамильной истории (память!), как то, от чего сжимается сердце.
О милых именах, что жизнь нам подарили,
Не вспоминай с тоской: их нет, но с благодарностию: были...
Это он, Гусев, прочел Жуковского.
А снег, продолжаясь, делал осень светлее.
Дальше произошла подмена. Уже здесь, в Москве. Г. И. водила меня между стеллажами, и чужие судьбы заслонили ее.
— Разве не интересен, например, семейный бюджет?. Ежедневные скрупулезные записи расходов при том, что человек экономист. Продовольственный реестр, непродовольственный: на цветы столькото, театр — столько-то, книги... За этим характер, круг интересов... А здесь дневник бывшей бестужевки. Четыре ящика...
Дрожь пробирает от вида толстых тетрадей, таких знакомых, таких уже в прошлом — с клеенчатой кожей, со школьной линейкой. Страницы неразборчивого почерка без воздуха и полей, набитые буднями, как сама жизнь. «Работа... Только она спасает»,— глаз выхватывает из чужого свое.
— Да вы же просто герои! Читать, разбирать в век компьютеров и повальной публичности. А это кто? Фамилия интересная — Збаровский. Круг Модильяни?
