Однако не прошло и пяти минут, как Винченти, громко сопя от усилий и гордости, водрузил перед Балестрини на письменном столе магнитофон и ушел, попросив вернуть его не позднее одиннадцати.
Сначала безмолвный шелест крутящейся ленты заставил Балестрини подумать, что на ней вообще ничего не записано или же записи стерты. Он уже хотел нажать кнопку быстрой перемотки, когда после сухого щелчка вдруг услышал собственный голос. Он узнал себя не сразу и удивился, что говорит чуть нараспев, с чисто римской интонацией, — раньше он за собой этого не замечал. Затем послышался голосок Ренаты — она докладывала ему, что сказал врач, который был у девочки: фарингит с небольшой температурой.
Это позволило ему установить, что запись сделана пять-шесть дней назад. Потом снова щелчок, короткая пауза и начало записи следующего разговора. Снова голос Ренаты, но звучащий по-другому — тоном выше, напряженно.
— …Я ведь просила не звонить мне сегодня утром.
— Но ты знаешь, что я не могу без тебя, — тотчас ответил совершенно незнакомый ему мужской голос. Несколько секунд молчания, потом снова тот же голос: — Ты давно одна дома?
— Андреа только что ушел.
— Что ты собираешься делать сегодня утром?
— А что я могу делать? Приберусь немного в доме…
— Может, увидимся?
— Я сказала тебе, Джино, нет.
Непроизвольным движением Балестрини остановил дьявольский аппарат. Голос определенно незнакомый, но «Джино», черт возьми, это имя что-то ему говорило! Он снял очки и потер глаза. Джино? Пошарив наугад в среднем ящике стола, он нашел коробочку с мятными леденцами и положил два-три в рот. Возможно ли? Джино — так звали человека, от которого у Ренаты был ребенок, потом, воспользовавшись тем, что его призвали на военную службу, он незаметно исчез. Это произошло довольно задолго до того, как Балестрини познакомился с Ренатой. Девочка уже ходила и начинала говорить — очаровательная обезьянка с таким же беззащитным и трогательным личиком, как у матери… Неужели это действительно он?
Балестрини снова нажал на кнопку, и охватившее его сначала любопытство сменилось чувством горечи. Ему казалось, что он видит перед собой печальные глаза Ренаты, видит, как она, вобрав голову в плечи и прислонившись спиной к стене, стоит в полутемном коридоре и разговаривает по телефону. В одной руке у нее трубка, другую она прижимает к груди и настороженно прислушивается — у прислуги свои ключи, и она является, когда ей вздумается.
Он отчетливо представил себе Ренату и неожиданно понял причины множества мелких перемен в жене, которые до того не понимал. Ему даже стало ясно (при этом он от боли закрыл глаза), откуда этот тяжелый запах алкоголя — раз или два он почувствовал его наверняка.
