— Смейся, смейся. А я действительно порядком сдрейфил.
— Хотя дрейфить и отмывать плевки полагалось бы Витторио Де Леонибусу, — уже без улыбки задумчиво ответил Джиджи, прислонившись к стене.
— Сколько сейчас времени? — спросил Балестрини, надевая очки.
— Скоро час, и на сегодня с меня хватит.
— Едешь обедать?
— Да, а ты?
— Нет, мне надо увидеть шефа, если он еще не ушел. Пожалуй, вот что: будь добр, позвони Ренате и скажи, что я задержусь на работе.
— Есть, товарищ Стаханов!
— Стаханов? Знаешь, зачем я иду к шефу? Чтобы попросить разрешения уехать в четверг до конца недели.
— Ну и нарвешься на отказ. Старик допускает отсутствие на службе только по болезни. Это его стихия.
— Да, но теперь у меня в активе плевок в физиономию. Он не посмеет отказать.
Однако старика на месте не оказалось. Перед уходом Балестрини попробовал пару раз позвонить Ренате, но дома было все время занято. Затем попытался вызвать по внутреннему телефону Де Дженнаро — там ему ответил какой-то дурацкий, совершенно незнакомый голос.
— Капитан сегодня с утра не появлялся. Что ему передать?
— Вы не знаете, будет он после обеда?
— Затрудняюсь ответить.
Похож на гомосексуалиста, но подобное в следственном отделе дело невероятное, подумал, вешая трубку, Балестрини. Он не спеша собрал бумаги, газеты и сунул все в папку. Выйдя на площадь Клодио, он изумился. Можно было подумать, что лето уже в разгаре: прохожих раз-два и обчелся, все уже совсем по-летнему, уличное движение почти замерло, воздух тяжел и неподвижен, дышится с трудом.
Балестрини медленно зашагал по бульвару Мадзини, стараясь держаться в тени деревьев. Де Дженнаро, наверно, отправился на охоту, и, возможно, на большую охоту. Балестрини было немного обидно, что он не мог получше проследить за действиями капитана, но ничего не попишешь: административная рутина и это пренеприятное дело Буонафортуны отнимали все время. Однако Де Дженнаро ориентировался в создавшейся обстановке как нельзя лучше. Без лишнего шума, не роняя достоинства, он почти в одиночку распутывал эту историю с тротилом, предназначавшимся бог знает для какого взрыва. Время от времени капитан ему кое-что докладывал: всегда коротко и лаконично. Последний раз, когда они с ним болтали в баре, Балестрини даже захотелось взять его под руку. Он уже готов был, полушутя-полусерьезно, пооткровенничать с Де Дженнаро. Это выглядело бы вполне естественно и по-дружески, но удержался, а потом корил себя за дурацкую сдержанность. «Ты весь… какой-то скованный», — когда-то еле слышно прошептала ему одна из его немногих девушек, знакомая по университету, которую он впервые поцеловал в сумраке виллы «Ада».
