Мальчишки на улице перестали спорить и возобновили игру — мяч, видно, ударился с грохотом о кузов машины. Старуха улыбнулась, лицо у нее было худое, нервное, а голубые глаза удивительно добрые.
— Сын время от времени навещал меня. Он часто рассказывал мне о вас.
— Вот как!
— Да, он говорил только о работе, больше его ничего не интересовало. Разве что девушки. Когда он считал нужным, то и девушек приводил ко мне. В последнее время его что-то сильно тревожило и угнетало.
— Вот как? — повторил Балестрини и вдруг заметил, что старуха не носит траура, следы постигшего ее совсем недавно горя невозможно было заметить и на лице. Не переставая наблюдать за ней, он взял с подноса принесенный служанкой аперитив. — Он ничего не говорил вам… обо мне… ну, в связи с работой?
— Что-то не припомню. Впрочем, он часто повторял одну и ту же фразу. Знаете, в последнее время сын сокрушался, что на работе отношение к нему настороженное, временами просто враждебное. «Там у меня один-единственный друг — Балестрини. Жаль только, что он об этом не подозревает», — говорил он.
Балестрини в растерянности отставил рюмку с аперитивом. В глазах синьоры не было ни усмешки, ни немого упрека. Пытаясь осмыслить эту странную фразу, он на минуту даже потерял нить разговора. Вдруг мать Де Дженнаро замолчала, морщины на лице обозначились резче, на глазах появились слезы. Она выронила мундштук с сигаретой, превратившейся уже в окурок, и своей старческой, с темными пятнами рукой робко погладила Балестрини по колену.
— Почему они убили его? Другого сына у меня нет.
Балестрини откашлялся. Собственно, ему вряд ли следовало сюда приходить.
— Вашего сына убили из-за его работы, — тихо ответил он, понимая, сколь абсурдным окажется такое объяснение, пусть даже оно и логично, матери. — Они искали пленки, три катушки, которые находились у вашего сына. Завладев ими, они его убили и… — Он умолк, не зная, что еще добавить. Другие подробности? Нет, это было бы чудовищно. Слова утешения? Всего несколько дней спустя после гибели ее сына? Он снова откашлялся. — Синьора…
Не обращая внимания на его слова, мать Де Дженнаро вдруг поднялась и с прежней проворностью направилась к двери. Служанка, едва увидев, что он тоже поднялся, подошла к нему.
— Я огорчен тем, что доставил синьоре… — пробормотал Балестрини, но служанка одобряюще ему улыбнулась. И в тот же миг вновь появилась хозяйка дома. Она несла какой-то сверток, но что это такое, Балестрини понял, лишь когда он очутился у него в руках.
