— Нет, Витторио не сможет. Я звонил тебе около двенадцати, но у нас все время было занято. Я как раз хотел тебе об этом сказать.
Не успел он закончить фразу, как сразу пожалел, что завел этот глупый разговор, но свои слова нельзя уже было взять обратно. А пауза, хотя и короткая, между тем все затягивалась, и в трубке нарастало пугающее молчание.
— Странно… наверно, я плохо повесила трубку, — пролепетала Рената. В ее горестном смущении было даже что-то трогательное.
— Неважно. Ну, хорошо, до скорой встречи, — пробормотал Балестрини; положив трубку, он снял очки и принялся обеими руками массировать веки. Ему было горько, что Рената унижается до этой лжи, такой неумелой — просто больно слушать. Он по-прежнему не понимал, почему она никак не решится откровенно с ним поговорить, чего боится, почему соглашается вести эти бессмысленные телефонные беседы с Джино.
— Вы себя плохо чувствуете? — заботливо спросила девушка.
— Нет… немного устал, — сухо ответил Балестрини, вновь надевая очки и вставая.
— Вы уходите, доктор? — поинтересовался Винченти, проходивший мимо его кабинета и, поскольку уж с ними столкнулся, осмелившийся украдкой взглянуть на англичаночку.
— Да.
Балестрини начал спускаться по лестнице, приноравливаясь к коротким шажкам своей спутницы… «Ну вот, я и пошел по следам Де Дженнаро», — подумал он, сам не зная почему; при этом, однако, у него мелькнуло смутное подозрение: а что если он вот так суетится лишь из-за того, что боится думать о Ренате, которая почему-то не хочет поступить самым простым и естественным образом — раз и навсегда послать ко всем чертям этого навязчивого проходимца?..
Он давно уже решил, как и что скажет Ренате, если это будет необходимо. Он посмотрит ей прямо в глаза, и, надо надеяться, она не отведет взгляда. «Поверь мне, я глубоко огорчен… и сожалею, что вынужден поговорить с тобой, ты сама знаешь о чем». Это была бы блестящая обвинительная речь: настоящий прокурор остается прокурором даже дома.
— Машина вон там, — объявила Грэйс, указывая куда-то сумочкой, и вновь с тревогой взглянула на Балестрини. — Вы хорошо себя чувствуете? Вам правда не плохо?
— Да нет. С чего вы взяли?
— У вас очень блеклое лицо.
— Бледное, — поправил ее Балестрини и улыбнулся.
5
Первым прозвучал голос Де Дженнаро:
«Почему бы тебе пока не откупорить бутылочку пива? А, толстушка?»
Балестрини услышал приглушенный смешок и другие шумы. Грэйс ему улыбнулась, глаза у нее были полны слез. Они сидели друг против друга на креслицах, до смешного низеньких. Магнитофон стоял между ними на полу.
