Фома ужасно испугался, вскочил с Юлькиной кровати, а ведь на коленях у него была тарелка с мороженым, тарелка брякнулась на пол, раскололась на куски, а мороженое потекло по линолеуму.
В жизни бывают фантастические совпадения, футбольный комментатор именно в это мгновение восторженно закричал: «Удар!»
Я фыркнула. Фома опустился на колени и начал вытирать пол носовым платком, еще больше размазывая мороженое. Володя бросился ему помогать, стремительно опустился на колени, и они так стукнулись лбами, что, как мне показалось, даже звон пошел, и у меня у самой заболела голова.
— Что это значит? — грозно спросил академик Деревянко, тяжело поворачиваясь к Валентину Павловичу.
Я никогда не думала, что Валентин Павлович может так растеряться. Вместо ответа он неловко мямлил:
— Я… Эти люди… я не ожидал.
— Кто вы такие? — раздраженно обратился академик Деревянко к Володе.
Но и Володя опешил и не отвечал. Я почувствовала, что мне нужно вмешаться. Однако язык меня совсем не слушался.
— Это я… Это ко мне… Это Володя Гавриленко и Фома Тенрейру… Это они сбили меня своей машиной. Познакомьтесь, пожалуйста.
Фома поднялся с колен, переложил мокрый платок из правой руки в левую и с готовностью протянул правую руку.
Но академик Деревянко будто не заметил этого его дружелюбного движения. А писатель Корнилов пожал сначала липкую руку Фомы, потом липкую руку Володи. При этом он явно сдерживал смех. Мне показалось, будто все, что здесь происходило, доставляло ему большое удовольствие.
Академик Деревянко снова сердито оглянулся на Валентина Павловича:
— Скажите — пусть уберут. И принесут стулья.
Олимпиада Семеновна выглянула в коридор, и тотчас же появилась уборщица, так, словно она с тряпкой и щеткой стояла за дверью. Уборщица вытерла пол и убрала осколки, санитарки принесли из холла стулья.
— Здравствуйте, Павел Романович, — только теперь догадалась я поздороваться с писателем Корниловым. — Как вы… Как вы сюда попали?
— Очень просто. Я — к тебе. Навестить.
— Но как вы узнали?
— Ты, Оля, теперь входишь в цех.
— Как это?
— Понимаешь… Вот парикмахеры. Или повара. Или другие специалисты. Они и теперь еще составляют как бы цеха. И знают друг о друге. Я почти полгода был во Франции, а затем в Англии. Читал лекции. Вернулся, зашел в Московский дом литераторов и первый же встреченный мной писатель сразу спросил: «Слышали — Оля Алексеева попала под машину?»
— Откуда же он узнал?
— Я ведь говорю, что ты теперь входишь в литературный цех. Твои стихи помнят.
