Наталия Васильевна рассказала мне жуткие вещи о Наташе. Она была с Мосеевым у Державина. Жора (так все называют Мосеева) напился, обзывал Наташу непотребными словами (б…), посылал к чертовой матери, хотел уйти, Наташа бежала за ним в переднюю, тянула обратно, и это чуть ли не в первое свое посещение этого дома. Приехала с тем же Жорой к Никите около часу ночи, у каждого из них было по косушке водки в кармане. Никита их выпроводил, и они поехали допивать водку в другое место.
Никита запретил своей Наташе появляться в обществе нашей, и даже Ирина Щеголева сказала, что Наташа настолько себя бестактно и некрасиво ведет, что она избегает с ней встречаться!
Расстроили меня все эти дела чрезвычайно. Какая грязь, какое унижение. Бедные, бедные дети. Ее любовь к ним выражается в сладостях, которые она им приносит из своих скитаний. Ни их здоровье, ни их одежда, ни учение и развитие ее ничуть не интересуют.
Справляться с ними зато стало трудней, и, кроме того, она подает очень дурной пример: ей ничего не стоит прийти без меня ко мне в комнату, все обшарить и взять что ей нужно. И дети делают то же самое, чего в прошлом году не было никогда.
7 мая. Умер Дмитриев, умер вчера скоропостижно. Когда мне позвонила Ирина Щеголева, прямо ноги подкосились. Неделю тому назад я провожала его, он уезжал на «Стреле» в Москву. Свежий, цветущий, веселый. И вдруг нет его. Вася очень к нему привязан, он привык обсуждать каждый свой шаг с Владимиром Владимировичем. Теперь он остается без поддержки, без пестуна. Ему будет очень тяжело, он совсем один. Не знаю, дает ли ему отец какое-нибудь сердечное тепло, от своей жены ждать ему нечего. Жалко мне Васю и очень жалко Владимира Владимировича. Я его знаю с 1919 года. Его привел в кукольный театр К.К. Тверской (Кузьмин-Караваев), он должен был делать к какой-то пьесе декорации, но почему-то отказался. В.В. мне много позже рассказал, что его не пустил Мейерхольд, желавший владеть им монопольно. [Было ему тогда 19 или 20 лет.] В 1936 году мы переехали на Кировский, № 14 и жили с Дмитриевыми на одной площадке.
[В 1943 году] в Москве Дмитриев устроил Васю в Студию МХАТа, которая давала броню, дал постановку «Кошкиного дома» и всячески учил уму-разуму. Художник он был разнообразный и обаятельный. Я много видела его постановок. «Пиковую даму» в Москве[231], «Нос»[232] и «Леди Макбет» Шостаковича в Михайловском театре, «Войну и мир» там же[233] и накануне войны «Дворянское гнездо» в Александринке – по-настоящему благоуханную [лирическую] постановку. Декорации всех картин были проникнуты острым пониманием стиля эпохи, Тургенева, теплотою чувства самого художника. Я была на генеральной, и Владимир Владимирович сознался мне, что эту постановку он любит больше всех своих работ. От декораций пруда веяло ароматом старого парка, чувствовался запах летнего вечера, декорации писал Кирилл Кустодиев блестяще.
