В начале ночи я прогуливался с деревенским хирургом. Вдруг вижу в ста шагах от меня фигуру человека, который карабкается снаружи дома и, достигнув окна, влезает внутрь. Я показываю на него хирургу, тот смеется и говорит, что это молодой влюбленный крестьянин, который собирается провести ночь со своей избранницей.
– Он проводит с ней, – говорит он, – всю ночь и покидает ее утром еще более влюбленным, потому что она не оказывает ему последних милостей. Если она их ему оказывает, он, может быть, на ней не женится, и она с трудом найдет нового возлюбленного.
Я нашел на почте в Золотурне письмо м-м д’Юрфэ, в которое было вложено другое от герцога де Шуазейль, адресованное г-ну де Шавиньи, послу. Оно было запечатано, но имя министра, который его написал, было на адресе. Я нанял на день коляску, оделся, как в Версале, прибыл к дому посла, который не принимал, и оставил там письмо. Это был праздничный день, я явился к последней мессе, где не увидел прекрасной дамы, и, после небольшой прогулки, вернулся в свою гостиницу. Офицер, который там ожидал, пригласил меня от имени посла обедать ко двору.
М-м д’Юрфэ сказала мне в своем письме, что явилась специально в Версаль, что она уверена, что герцогиня де Грамон получила от министра самое действенное письмо. Я был этому весьма рад, так как предполагал играть соответствующую роль. У меня было много денег. Маркиз де Шавиньи был послом в Венеции за тридцать лет до того, я знал множество вещей, которые его касались, мне не терпелось с ним познакомиться.
Я явился в назначенный час, обо мне не объявляли; когда открылись двери, я вижу красивого старика, выходящего мне навстречу, и слышу самое любезное придворное обращение. Он представляет мне всех окружающих, затем, делая вид, что не запомнил моего имени, достает из кармана письмо герцога де Шуазейль, которое читает вслух в том месте, где тот просит оказывать мне всяческое внимание. Он сажает меня на софу рядом с собой и расспрашивает только о том, что позволяет мне ответить, что я путешествую лишь для собственного удовольствия, что швейцарская нация предпочтительнее всех прочих, и что настоящий момент самый счастливый в моей жизни, потому что позволяет мне познакомиться с ним.
Подают на стол, и Его Превосходительство усаживает меня справа от себя. Стол был накрыт на пятнадцать-шестнадцать кувертов, и каждого сидящего обслуживал лакей в ливрее посла. Воспользовавшись случаем, я говорю, что в Венеции о нем говорят до сих пор с чувством глубокого восхищения.
