Все было устроено, как я и распорядился. Мы вошли, я быстро снял маску, но М. М. наслаждалась, прогуливаясь медленно по всем закоулкам превосходного убежища, которым осталась довольна, очарована, созерцая все прелести своего отражения в зеркалах, в профиль и в фас, и я с восхищением любовался ею в ее наряде, думая, каков должен быть любовник, овладевающий ею. Она была поражена увиденной роскошью и тем, как, оставаясь неподвижной, она отражалась с сотни разных точек зрения. Ее многочисленные портреты, даваемые зеркалами при ярком свете свечей, расположенных кругом, давали ей новое зрелище, заставляя любоваться самой собой. Сев на табурет, я внимательно изучал элегантность ее убранства. Одежда из гладкого велюра розового цвета, обшитая по краям золотыми блестками, соответствующая куртка, искусно обшитая самым богатым образом, штаны из черного сатина, кружева с ручной вышивкой, бриллиантовые серьги, дорогой солитер на ее маленьком пальце и на другой руке кольцо, сверкавшее выпуклым кристаллом на фоне белой тафты. Темная блондинка, она своей тонкой красотой достойна была кисти лучшего художника. Чтобы мне было лучше видно, она встала передо мной. Я обследовал ее карманы и нашел там табакерку, бонбоньерку, флакон, упаковку зубочисток, лорнет и носовые платки, источавшие приятный аромат. Я обратил внимание на богатство и работу ее двух пар часов и печаток, подвешенных на цепочках, покрытых мелкими алмазами. Я обследовал ее боковые карманы и обнаружил пистолеты с кремнем на пружине, самой тонкой английской работы.
– Все, что я вижу, – сказал я ей, – не твое, но позволяет моей удивленной душе воздать честь обожающему тебя созданию, которое желает тебя заверить, что ты действительно его возлюбленная.
– Это то, что он мне сказал, когда я попросила проводить меня в Венецию и оставить там, заверив меня, что он желает, чтобы я там развлеклась, и что я могла бы каждый раз убеждаться, даже более, чем теперь, что он ставит себе в заслугу сделать меня счастливой.
– Это невероятно, дорогая. Такой любовник – явление уникальное, и я не устану воздавать ему хвалы за то счастье, которым удостоился.
– Позволь, я пройду сниму маскарад в одиночестве.
Четверть часа спустя она предстала передо мной, причесанная по мужски, со своими прекрасными волосами без пудры, свисающими локонами до низа щек, подвязанными сзади черной лентой, из-под которой свободно свисал хвост до самых бедер. М. М. как женщина напоминала Генриетту, а как мужчина – офицера гвардии по имени Л’Эторьер, которого я знал в Париже, или, скорее, того Антиноя, статуи которого можно видеть, если французское одеяние может допустить такую иллюзию. Я был поражен этим очарованием до такой степени, что думал, что мне станет плохо. Я бросился на софу, чтобы прийти в себя.
