Потом кончился бензин, а фронта все не было слышно.
Бензин кончился около полудня. Пограничники ждали этой минуты давно, были готовы к ней, потому даже досады не почувствовали.
- Может, так оно и лучше, - сказал Тимофей. - Меньше риску напороться на фашистов. Не так сподручно, зато верняк.
- Нет, - сказал Ромка, - кабы ты здоровый был.
- Ладно. Как-нибудь дойду.
- Есть идея, - сказал Ромка. - Скромная гениальная идея.
Он прошелся возле мотоцикла, разминая ноги, тряс ими поочередно. Это показалось ему недостаточным, и он стал массировать икры. Здесь не было ни ветра, ни птиц, даже насекомые молчали. Только натужно гудели далекие моторы на шоссе да потрескивал бинт, когда Залогин выдирал его из бурых пятен на груди Тимофея. Теркины руки занемели от напряжения и начали дрожать. Чтобы скрыть это, он отер рукавом гимнастерки свое взмокшее восковое личико.
- Дядя, хочешь, расскажу, что ты придумал?
- Валяй, - сказал Страшных.
- Очень просто, дядя. Мы с тобой сейчас берем по автомату, спускаемся к шоссе, нападаем на немецкую автоколонну и разбиваем ее, захватываем канистру горючего, после чего продолжаем путь на этой керосинке.
- А у него котел варит, а? - не растерялся Страшных и улегся на мох, заложив руки за голову. Но глаз не сводил с груди Тимофея - очень ему было интересно, сколько же у сержанта ран. - Как говорится: ум хорошо, а полтора лучше.
- Мы пойдем пешком, - сказал Тимофей.
- Но ведь если остановить одинокий бензовоз или просто грузовик…
- Еще немножко, дядя, и ты согласишься просто найти на обочине одинокую канистру. Но для себя я решил, что если и поеду дальше, так только в «опель-адмирале».
- Вы слышали приказ? - сказал Тимофей.
- Так точно, - сказал Залогин.
- Да ну тебя, Тимоша, в самом деле! - сказал Страшных.
- Красноармеец Страшных, два наряда вне опереди Как только прибудем в часть, напомните мне о них. Ясно?
- Еще бы.
- Почему отвечаете не по форме.
Страшных поднялся.
- Виноват, товарищ младший сержант. Вас понял.
- Ладно. Что ты возишься долго? - сказал Тимофей Залогину. - Знаешь, вроде пар туда проникает. И дышать вроде нечем.
Залогин вынул из-под бинтов кандидатскую карточку, а потом и комсомольский билет. Билет был проткнут штыком почти у сгиба, и задние, еще не заполненные страницы склеила кровь. Герке стало жалко своего билета, но он и виду не подал, обтер грудь Тимофея влажным платком и начал накладывать новую повязку, аккуратную и ловкую, словно сдавал экзамен на санинструктора. Бинт не нравился Залогину, как и вообще весь немецкий индивидуальный пакет. Что-то в нем было не такое. Однако выбирать не приходилось. Я уж наши-то бинты не буду выбрасывать, отстираю, решил он. Не то что это немецкое дерьмо.
