Предсемя струей ударило внутрь, когда Кайова сжал зубы и двинулся глубже, аккуратно насаживая ее на свой твердый напряженный член.
Аманда рыдала и стонала, ее плоть сжималась, пытаясь приспособиться к вторжению.
— Моя!
Он не мог остановить сорвавшееся с губ рычание. Кайова наклонился и коснулся губами ранки на шее, которую он оставил, прижимая Аманду к себе и чувствуя, как в его теле зарождается взрыв.
Она была слишком тугой, слишком горячей, несмотря на густую смазку, которой он оросил ее канал — и Кайова понимал, что до его собственного финала ему осталась пара секунд. Она была ближе. Он мог чувствовать запах ее оргазма. Чувствовать ее киску сквозь тонкую стеночку, ощущать ее пульсацию и ждать извержения, которое лавиной накроет их обоих.
— Да! — ее дикий крик потряс его. — Боже, да, Кайова. Твоя. Твоя. Теперь трахни меня, черт тебя подери.
Она сжалась вокруг него, и у него не осталось выбора. Кайова задвигался внутри нее, долгими неторопливыми толчками, изо всех сил сдерживая себя, чтобы ей не навредить, но ее стоны сводили его с ума, лишали контроля.
Его руки легли на ее бедра, подающиеся навстречу каждому толчку, влажные звуки секса заполнили воздух, и он не смог больше этому противостоять.
Он надеялся, что Дэш знал, о чем говорил, потому что Кайова не смог бы сейчас выйти из нее, даже если бы от этого зависела его жизнь. Он толкнулся сильно и глубоко в этот тугой горячий канал, его яйца сжались, и член стал еще тверже. Это было наивысшее удовольствие в его жизни.
Надувшаяся головка потерлась о тугие стенки ее узкого канала, раздражая киску, которая затрепетала от доселе неведомых ощущений. Аманда закричала, когда первый взрыв семени ударил в нее, застонала, забормотала его имя, снова и снова клялась ему, что никогда не сбежит.
Его. Всегда его.
Его зубы впились в ее плоть, хотя он и клялся лишить себя этого удовольствия. На этот раз крови не было, только сладкий вкус под языком, и ее голос, просящий его не останавливаться.
Кайова наполнил ее своим семенем, содрогаясь над ней, чувствуя жесткий пульс ее оргазма, и, зная, что если она когда-нибудь его покинет, если он потеряет ее, он останется лишь наполовину человеком. Его душа будет чахнуть без нее, а жизнь лишится смысла.
