Стрешнев с перекошенным лицом почти швырнул ее в руки Зимину:
— Увози ее отсюда! Я сказал!
Подхватив обмякшую, почти на грани обморока, девушку, Зимин перенес ее через порог и скрылся за дверью. Задержавшийся Тимофей, поколебавшись, сообщил:
— Прошу простить меня, барин, но эта девушка не из дворовых и даже не из числа крестьян вашей милости. Иначе я бы знал ее.
Произнеся эти слова, он поклонился господину и последовал за ушедшими. Сильвестр Стрешнев и Катя остались вдвоем у опустевшего гроба.
— Вот как? — Стрешнев бросил удивленный взгляд на Катю. — Кто же ты? Неужели беглая?
Катя обмерла, но через мгновение поспешно замотала головой:
— Совсем нет, сударь, уверяю вас! Прошу, отпустите меня, я тороплюсь.
Приподняв брови в знак некоторого удивления, Стрешнев выслушал ее и задумчиво произнес:
— Хорошо поставленный голос… правильная речь… наружность цыганки и… — он властно взял ее за руку, и провел пальцами по бархатистой коже. — И ухоженные ручки. Интересное сочетание, — заключил он и осведомился: — Так кто же ты? Должно быть, содержанка какого-нибудь барина, которая сбежала от своего господина?
— Нет, это не так. Я просто отстала от своих родственников в пути и направляюсь в Москву, — сказала она первое, что пришло в голову.
— Как знать, как знать, — усмехнулся Стрешнев, придвигаясь к ней вплотную.
Катя попыталась оттолкнуть мужчину, но тот надежно перехватил ее руки:
— Ну нет, душа моя, не так быстро! Не торопись покинуть меня, нам еще есть что обсудить!
— Что вам нужно? — напрягая все силы, чтобы освободиться, в отчаянии выкрикнула Катя. — Я не беглая, оставьте меня в покое!
Ступени крыльца заскрипели под тяжелыми, шаркающими шагами и на пороге, отдуваясь, появился немолодой, грузный священник в белой ризе. Его небольшие, удивительно живые глаза, прятавшиеся за стеклами пенсне, оглядели происходящее, и он многозначительно кашлянул.
Стрешнев, вскинувшийся было, при виде батюшки тут же успокоился:
— Ах, это вы, отец Адриан. Похороны откладываются.
— Да, я уже понял, Сильвестр Родионович, — покачав головой в знак изумления, священник истово перекрестился: — Господь не допустил погребения заживо, отвел грех…
Не слушая его, Стрешнев выволок девушку из часовни, и двое гайдуков, стоявших подле массивной, темно-зеленой берлины, с готовностью шагнули ему навстречу. Поодаль готовилась к отъезду коляска, в которой Тимофей, с помощью еще одного лакея, устраивал находившуюся в глубоком обмороке Анну.
