— Прости, но стащить тебе где-нибудь одежду я не мог, не хотел оставлять тебя одну. А денег, чтобы купить, у меня нет.
— Да ты совсем с ума сошел, — вспыхнула Катя. — Разве я тебя на воровство подбиваю?
Она снова вздохнула, вспомнив о теплом плаще, оставшемся в карете, о новеньком платье, которое теперь лежало у воды грудой разодранных лохмотьев. Надо признать, ей фатально не везет сейчас, но, — все-таки, — жива!
— Не подбиваешь, нет, — усмехнулся Драгомир, — хотя, для такой, как ты и луну с неба украсть не жаль. Не печалься, княжна. Найду я тебе попутчиков, а не найду, так сам довезу до почтовой станции в Торжке. Здесь не так далеко, всего верст тридцать будет. А там посмотрим, может и подвернется что в уплату за проезд твой до Москвы.
Катя встрепенулась.
— У меня вот что есть, — сунув руку за кафтан, она вытащила наружу шелковый гайтан, на котором висел маленький золотой крестик.
Драгомир кивнул:
— Да, видел, помню.
Катя покраснела, вспомнив, что цыган видел ее обнаженной во время беспамятства, а тот, не замечая ее смущения, прибавил:
— Ты спрячь пока. Оставим на крайний случай. Последнее дело — нательный крест продавать.
— И еще — вот, — поколебавшись, Катя вытянула вперед руку, на пальце которой сидел тяжелый перстень потемневшего от времени, явно старинного золота.
— Наследство, небось? — понимающе спросил цыган.
— Да. Прабабушка подарила…
Ей явно не хотелось расставаться с подарком, и Драгомир кивнул:
— Ладно, там посмотрим. Может, обойдется еще…
Когда Катя, наведавшись в кустики, снова вернулась к костру, Драгомир, взяв толстую ветку, выкатил из огня затвердевший глиняный шар.
— Ой, — сказала Катя, присев на корточки рядом с цыганом и с удивлением глядя на непонятный предмет. — А это что?
— Запеченная ежатина.
В животе у девушки уже давно жалобно урчало от голода, но слова Драгомира, по ее мнению, можно было воспринять только как неудачную шутку. Тем не менее, она села рядом, с любопытством наблюдая за его действиями.
Драгомир постучал тяжелой рукояткой ножа по каменно твердой глине. Корка пошла трещинами, выпуская наружу обжигающий пар. Цыган начал ловко и аккуратно орудовать ножом, вонзая лезвие в покрытую трещинками жесткую поверхность и откалывая один за другим куски корки, вместе с иглами, которые все до единой остались в ней. И наконец начисто освобожденная от игл ароматная тушка ежа показалась на свет.[1] Дразнящий запах мяса защекотал ноздри Кати.
— Невероятно, — выдохнула девушка, сглатывая голодную слюну. — Боже, как я хочу есть!
