Этот переход ясно прослеживается в схолии к теореме 11 ч. I «Этики»: «Вещи, происходящие от внешних причин… всем своим совершенством или реальностью, какую они имеют, обязаны могуществу внешней причины, и, следовательно, существование их берет свое начало из одного только совершенства внешней причины, а не совершенства их самих». Свободной же Спиноза называет такую вещь, которая определяется к существованию и действию не внешней причиной, а силой собственной природы (I Определ. 7).
Об ограниченности модусов «природы порожденной» Спиноза рассуждает на примере единичных вещей, экзистенциальный статус которых оставляет за ними только возможность их бытия, поскольку мы не можем сказать, определены ли причины, по которым они должны быть произведены, к произведению этих вещей в действительности (IV Определ. 4). То есть они могут не появиться на свет, хотя сама их сущность не препятствует их существованию. Характер бытия каждой отдельной вещи раскрывается Спинозой в перспективе «стремления» (conatus) каждой вещи пребывать в своем бытии (in suo esse) (III 6 и 7). Чуть раньше, в теореме 4 ч. III он в логическом ключе говорит о том, что определение каждой вещи «утверждает сущность всякой вещи, а не отрицает ее; иными словами – оно полагает сущность вещи, а не уничтожает». Таким образом, если исходить из самой вещи (из ее определения), а не из внешних причин, мы не сможем найти в ней ничего, что могло бы препятствовать ее существованию или ее уничтожить.
Как можно заметить, важнейший онтологический базис единичных вещей, определяющий позитивный характер их бытия и действования в мире – «стремление сохранять свое бытие», – оказывается у Спинозы производным от реквизитов их сущности. Но здесь сразу же возникает вопрос: Может ли логический атрибут – позитивное утверждение сущности вещи или непротиворечивость в ее определении (см. III 4 и 5) – быть достаточным основанием для наделения действительно (actu) существующей отдельной вещи качествами экзистенциальной стойкости, или, другими словами, жизненной устойчивости, при которой in suo esse = existere? Кажется, Спиноза не сомневается в этом, поскольку для него следствие, выводимое из теоремы, является не просто логической процедурой, а реальным действием сущности вещи, являющей свой внутренний смысл, ее энергию (в неоплатоническом понимании этого термина). Действительно, в самом определении вещи нет ничего, что могло бы воспрепятствовать ее реализации в границах соответствующего ей понятия. Что же тогда может помешать сущности каждой единичной вещи полностью выразить себя, другими словами, стать
