В письменном поведении героя БЛ— источник словесного эстетства ставрогинского типа. Даже в последнем романе нашла свое место девушкинская интонация в приписке на конверте («и котеночку»). Самоуничижение «слога» (как и аннигиляция жеста[88]) – итог решительной реформы Достоевского в области эстетики общения с читателем: он призван к нетрадиционному, а именно – недистанцированному контакту с текстом. Точно сказано об этом Э. Канетти: «Художник, чье искусство – в бездистанционости: Достоевский»[89].
Возврат слову его роли возвещения правды состоялся на пути изъятия его из сферы изображенного и перевода в сферу изображающего, из сферы условности, текста и графической жизни в план «текста» жизни – в живую стихию жестикулирующей и интонирующей социальной реальности. Если слово текста упирается в немоту и теряет голос в пользу несказанного, то остается одно – «разговорить» его в условиях неточной памяти, «точно не прошли еще времена Авраама и стад его» (VI, 421). Пока сознание героя не сбросит с себя липкую паутину ложной, кривляющейся, косноязычной речи, оно не выйдет навстречу другому во всей чистоте свободного самосознания.
Агонизирующая речь Достоевского знаменует смерть дольнего смысла всех слов, за которыми всего лишь – «так, пустой какой-то пример из вседневного подлого быта» (I, 63). Самовыход из объятий овнешняющей всякое «я» семантической смерти в жизнь и возврат в обновленное слово о мире возможно в форме обретения утраченного «сыновства» – мировой конкретной ответственности.
Термины родства и родственности живут в БЛ сложной жизнью окказионального применения. Девушкин активно претендует на замещенное родство: «я занимаю у вас место отца родного» (I, 19), на что Варенька, с чужих слов, резонно возражает: «Анна Федоровна говорит, что вы мне вовсе не родственник, что она ближе мне родственница» (I, 24). Отметим: чужой, но родной Девушкин отодвинут в цитируемой Варенькой реплике родной, но чужой Анны Федоровны. Она – дальняя («Она нам родня, только очень дальняя» <1, 29>). Так разделены «дальний» и «близкий». Усложнения начинаются, когда проясняется, что «дальний» и «близкий» для христианского сознания – не совсем антонимы. Антоним «дальнего» – «ближний». «Ближний», в свою очередь, не синоним «близкого», потому что в русском языке «близкий» – это «родственник» (он-то и бывает близким или дальним по крови). Добавим, что на Руси крестное родство почиталось выше кровного
