Это он очарователен.
Тюльпан был красив и душист, но также мертв. Она не сможет удержаться. Смерть продолжила путь, но спустя пару секунд обернулась через плечо и сказала:
— Когда услышишь в небе рокот самолетов, беги.
***
При взлете тюльпан был при ней. На сей раз Смерть приняла обличье молодого пилота люфтваффе, который на минуту покинул кабину, потому что к горлу подступала нервическая рвота. Бледный и потный, вскоре он вернется и обнаружит, что двенадцать бомбардировщиков «Штука» и шесть истребителей «Хейнкель 51» уже взвились в воздух, словно рой насекомых, отбрасывая жуткие тени в предзакатном солнце. Насколько ему не хотелось принимать участие в нацистском эксперименте, призванном определить, сколько огневой мощи нужно, чтобы полностью разбомбить город[7], настолько же он не желал быть расстрелянным за дезертирство. «Да и куда подевался мой самолет?» — задавался летчик вопросом до конца своих дней.
А его самолет тем временем летел над Испанией, подсвечивая небо отражаемой фюзеляжем огненной бурей внизу. Смерть наслаждалась ревом и внезапной легкостью бомбардировщика, сбросившего свой губительный груз. Время от времени гул пикирующей «Штуки» заглушался стрекотом пулеметов, расстреливающих колонны беженцев. Шум, жар, цвет, запах, вибрация штурвала под ладонями. Это походило на музыку, и Смерть бомбила до бесчувствия, не замечая вокруг ничего, кроме грохота и огня.
Наконец в руины превратился весь город за исключением церкви, одинокого дерева и небольшой заброшенной фабрики по производству боеприпасов. От обугленных тел к кроваво-красному закату поднимался дымок. Ко времени, когда Смерть посадила самолет, небо стало темным и затянутым дымом. Единственный свет исходил от пожарищ, которые угасли только спустя три дня. Смерть в обличье испанской девушки приходила туда каждый из этих трех дней и тихо бродила по пепелищу. Потрясенная земля замолчала. Повсюду вокруг лежал урожай, множество жизней. Слишком много, чтобы собрать их сразу.
Она вращала время, как калейдоскоп, останавливая в пространстве самые важные стекляшки, чтобы собрать их по одной, вытащить души из опаленных изломанных тел. То, как души вихрем устремлялись в нее, было для Смерти высшим наслаждением, и ничего лучше она никогда не знала. Ее еще не захлестнул масштаб трагедии, хотя она понимала, что осознание придет позже, словно пропеллером самолета взрезая ее внутренности. Ненасытная, с побелевшими глазами, она пожирала души, словно собирала разбросанные карты или игрушечных солдатиков, оглаживая их, отряхивая от пыли, чувствуя их идеальный вес в ладонях, прежде чем зашвырнуть в небытие.
