Мои песни заставили ее мне поверить, но не успокоили, а, наоборот, напугали. Спел я их целых пять.
— Как же так, сыночек… — растерянно сказала она, беспомощно глядя на меня. — Ты и какой‑то старик…
— Во мне от старика только память его жизни, — сказал я, обняв ее за плечи. — Я как был, так и остаюсь твоим сыном, и, как показала история со статьей, не таким уж умным и опытным. Хотя меня за эту статью все здесь благодарили.
— Уже похвастался? — утвердительно спросила сестра.
— Не было необходимости, — ответил я ей. — Стоило только назвать фамилию, как сразу узнавали. Статью здесь не читали, но в местных газетах напечатали о том, что в ней было. Запомните, что большинство здешних жителей сидит в городке кто по десять, а кто и по двадцать лет, поэтому все друг друга знают как облупленных и общаются по–дружески. Ты у нас, конечно, княжна, но я бы не советовал об этом всем говорить. Все равно быстро узнают, а так ли важно, как к тебе обращаются? В человеке главное не титул, а он сам.
— Нам тоже сидеть здесь десять лет? — ужаснулась Ольга.
— Я думаю, что гораздо меньше, — постарался я ее успокоить. — Но два–три года посидеть придется.
— А что было в той твоей жизни? — спросил отец, посмотрел на побледневшую маму и поправился. — В жизни того старика? Я тебя об этом раньше не расспрашивал, но это не значит, что мне было неинтересно. Расскажешь?
— Это интересно только тебе или остальные тоже хотят послушать? — спросил я. — Если нет, я тебе расскажу потом.
— Рассказывай! — сказала мама. — Мне немного страшно, но все равно интересно. Если в тебе его память, то понятно, почему ты так сильно изменился. Я думала, что это из‑за любви к Вере.
— Я ему уже говорила, что чувствую в нем старика, — сказала Ольга. — Он никогда раньше так не говорил! Но песни удивительные. Я никогда не слышала, чтобы так кто‑нибудь пел.
Я им рассказывал до самого ужина. Сначала пришлось пройтись по истории, начиная с Первой мировой войны. Когда я рассказал о революции и гражданской войне, отец вспомнил мой вопрос об Ульянове.
— Теперь мне понятно, почему он тебя заинтересовал. У нас его убили до семнадцатого года в эмиграции. Подробностей я не помню.
О Советском Союзе при Сталине я говорил недолго. Я не слишком хорошо знал этот период истории СССР, и почему‑то было немного стыдно о нем рассказывать, а вот о Второй мировой войне я рассказывал подробно и до ужина успел рассказать только половину того, что хотел. Мы выпили горячий чай, съели все принесенные мной сладости и опять собрались у отца. Я продолжил рассказ и в этот вечер успел рассказать о родителях и детстве, после чего объявил забастовку:
