Но Стив меня не слушал.
— Отличную штуку ты прислал! Когда будет окончание?
— Примерно лет через десять.
— Отлично. Будем ждать. На этот раз ты нашел настоящих героев. Живых, просто живчиков! У тебя потрясающая фантазия, Уолтер!
— Спасибо, Стив.
— И ты знаешь, мы попробуем провернуть рекламу этого дела на Си-би-эс. Попросим Дэвида Леттермана пригласить тебя в свое шоу, как только выйдет книга. Я думаю, ты понравишься Дэйву.
— Послушай меня, Стив: я скорее проглочу собственную блевоту, чем соглашусь выступить в этом шоу.
— Молодец! Вот это высота духа! А как книга называется, напомни-ка мне?
— «Великий армянский роман».
— Потрясное заглавие! Книжки будут просто прыгать с полок!
— Прыгать они будут, но только для того, чтобы надавать читателям пинков под задницу.
— И это тоже, — засмеялся Стив. — И это тоже!
Стив был оптимистом до такой степени, что у меня иногда возникало чувство, что он рано или поздно покончит с собой. Хотя кто его знает… Он был фанатично предан своему делу, а дело его было — продавать книги. Стиву было наплевать, что он продает: будь это посмертный сборник стихов поэта, умершего под забором, или же написанная каким-нибудь скользким призраком биография Шер. Он с радостью напечатает самое отстойное мэйнстримовское дерьмо — лишь бы оно продавалось. А если не будет продаваться, то авось Дэвид Леттерман поможет.
Стив сердечно пожал мне руку и принялся расправлять бабочку перед зеркалом, готовясь идти домой к своим кошкам. У меня кошек не было. Не было даже бабочки. Все, что у меня было, — это наполовину написанная книга, которую мой агент считал никуда не годной и про которую мой издатель сказал, что она будет нарасхват. Ну что ж, — думал я, выходя на улицу, — может быть, они оба окажутся правы.
Тем же вечером, вернувшись домой, я припомнил в деталях обе встречи. Всякий раз, когда я уходил от Стива, я терял какие-нибудь иллюзии. Автору вовсе не нужен издатель, который хвалит книгу, если он хвалит ее не по делу. И совершенно ни к чему агент, который сбрасывает вас со счетов только потому, что вы не сумели погубить столько деревьев, сколько Том Клэнси. Зачем нужна агентша, если ее хочется придушить после каждой встречи? Думая об этом, приходишь к выводу: единственные друзья автора — это он сам и его слова. У большинства писателей жизнь не очень яркая, они не смогли бы быть такими, как Клайд и Фокс, даже если бы попытались. Они обычно не умеют жить. Но я думал не о других, а о себе. Все, что мне оставалось — это писать. А если личная жизнь автора, какой бы жалкой она ни была, исчезает вовсе, то это обязательно скажется на книге.
