— Для университетского преподавателя ты недостаточно самоуглублен. Для штамповщика на заводе у тебя слишком чистые и нежные руки. Ты так мил, что никак не можешь быть полицейским. Так умен, что никак не можешь быть драг-дилером. Так невинен, что никак не можешь быть журналистом. Ну, и мы знаем, что ты не банкир. А то бы ты ни за что не дал мне попользоваться своим сейфом. И мы бы сегодня не встретились.
— Верно по всем пунктам. Я не из них.
Клайд сплела пальцы, положила на них подбородок и посмотрела прямо мне в душу.
— Так что ж ты за дяденька? — спросила она голоском любопытного и очень умного ребенка.
Она была женщиной. Она была артисткой-мошенницей. Она была хамелеоном. А что за дяденька был я? На такой вопрос ответить было еще сложнее, чем на первый. Легко солгать самому себе, но как солгать ребенку? А сейчас, боже милосердный, она глядела на меня глазами ребенка.
— Я — писатель, — сказал я. — Только я не пишу. То есть я писал, но это было давно. Если бы я писал теперь, то я бы писал роман. Я — романист. Занимаюсь выдумками.
— Вся моя жизнь — сплошные выдумки, — сказала она. — Выдумки я люблю. В них и есть правда.
Я посмотрел на нее. Ребенка больше не было, передо мной сидела прекрасная женщина. Она поднимала стакан:
— За здоровенный новый бестселлер Уолтера Сноу!
— За это я выпью, — сказал я.
— Ты его еще и напишешь.
Что было дальше, припомнить довольно трудно. После трес текилас случаются провалы памяти. Но мы-то на трех не остановились.
Фокс Гаррис влетел в заведение, как на сцену. В руках у него была большая коробка, с которой он обращался очень деликатно. Одет он был в какую-то развевающуюся голубую мантию. В этой мантии он прошествовал мимо холодных и вместе с тем любопытных взглядов посетителей, как надменный и прекрасный король, — хотя в определенном смысле он и был королем. А может, он вообще был не королем, а королевой? Я тогда не знал точного ответа и, пожалуй, не знаю и сейчас. Теперь я даже не уверен, что это имеет значение.
Фокс проследовал к нашему столу. Его длинные нечесаные волосы развевались во всех направлениях сразу. И он пел, причем очень громко, к изумлению посетителей и к неподдельной радости Клайд. Впрочем, некоторые посетители делали вид, что его не замечают.
«Мак-Артур-парк растаял в темноте
И сладкий крем растаял и потек», —
выводил он, открывая коробку. Там оказался превосходный шоколадный торт. Фокс принялся танцевать с этим тортом, демонстрируя его посетителям. У посетителей был такой вид, будто их огрели молотком.
