А на личную жизнь времени у его брата просто не было. С утра до вечера операции, дежурства, учеба в ординатуре. Когда при таком режиме думать о личной жизни? А просто так, между делом, с медсестрами или коллегами врачами ублажать плоть не мог, он был для этого слишком идеалист.
Не то что Шурик. У этого чуть не каждый месяц новенькая. И это помимо того, что он занимался сексом иногда не отходя от «станка», прямо на рабочем месте, в своем стрип-клубе. Павел был у него один раз, танцовщицы ему понравились, но, на его взгляд, слишком простоваты, ему было с ними скучно. А заниматься сексом просто, как спортом, Павел не мог. Он, конечно, не был таким идеалистом и романтиком, как Дима, но и не был настолько примитивным, чтобы трахаться в любом месте и в любое время, если перед ним была красивая попка. В вопросах секса Павел придерживался компромиссной точки зрения, где-то между Димой и Сашей, которые находились на диаметрально противоположных полюсах. Поэтому и девушка у Паши была, с одной стороны, тоже почти танцовщица (Катя когда-то занималась бальными танцами, и фигура у нее была, как у манекенщицы), с другой — сложная, тонкая, восприимчивая до капризности натура, время от времени закатывающая ему истерики по самым, казалось бы, ничтожным поводам. При этом трудности она могла переносить очень легко, и никакие мещанские проблемы ее не волновали. Катя работала переводчиком — переводила художественную литературу с английского, испанского и итальянского языков, а помогая Паше, и психологическую. Она обещала, что обязательно переведет Пашину книгу, как только тот ее напишет, и на испанский, и на английский, и на итальянский. Оставалось только написать.
Павел серьезно задумался — почему после развода с женой в его жизни возникла именно Катя? И пришел к выводу, что Катя разбивала его апатию. Эти истерички, которых он так боялся, на самом деле подсознательно притягивали его, она таким образом, с помощью своей «ранимой» психики, занимала его территорию, на которую он старался не пускать никого. Катя же бесцеремонно туда вторгалась. Встречи с Катей, которые давно у них стали регулярными, были в его душевной жизни чем-то вроде прыжков с тарзанки, которые любят многие скучающие бизнесмены. Как и им на тарзанке, ему с Катей нравилось щекотать нервы. Когда Павел в этом себе признался, ореол его любимой женщины из фильмов Антониони и Годара (как он иногда называл ее, вызывая этим Катин восторг, это были ее любимые кинорежиссеры) — ореол героини «серебряного века» немного поблек. Как только Павел безжалостно расправился со своими иллюзиями, Катя как будто это сразу почувствовала. Она стала менее истеричной — теперь уже ее эти фокусы не работали, он реагировал на них совершенно равнодушно, не включался в игру.
