её глаз – как брюшко у сёмги. Меж грудей блестел крестик на потной нитке. Под страхом кары небесной тучные стада дев заклешебонили языками. Уроки деревенской эстетики. Возвращались возбуждённые к самовару; молодые щучки в масле улыбались, вспоминали озеро. Наутро пошёл гулять по лесу. Меня не оставляло предчувствие неожиданного: встречи ли, событья ли – я не знал. Преодолев вплавь реку, затерялся в тишине старого, дремучего, прохладного и бесконечного. Донеслись крики и стук топоров. Осторожно продолжил путь в сторону шума, через два километра вышел на поляну. На ней под старой елью что-то огромное и полосатое извивалось и двигалось. Это был привязан к дереву тигр, он лежал на большом муравейнике. Я присел и стал любоваться жуткой картиной, вопреки и всегда вопреки воспитанию и правилам быта. Огненный глаз животного (второй был съеден муравьями), казалось, завывал. Скромные труженики облепили мохнатого рыцаря дебрей лесных и просторов саванны. Весть о добыче разнеслась по округе. Тигр не мог закричать, он уже не кричал, он зевал, подавившись стрекочущей массой. Ужаленный глаз источал злобу, просьбу, тайну, приказ. Этот глаз посылал световое волненье в душу, он лечил моё сердце воплем, болью, мощью; он посылал в стратосферу и выше лишь один неумолкающий вопль: почему? Муравьиная грязь великана поила отравой. По жилам, по венам, по кишкам скользили блестящие роты. Я наблюдал повороты белковой орбиты, её оттенки, рисунок суровых и бледных ресниц. Вот скрылся зверь, затоптанный мириадами лапок: гул рокочущих зевов. Всё реже и реже хриплый вопль разбрызгивал толпы сластолюбцев, вновь они собирались. Я видел, я видел последний изгиб, поворот тигриного глаза, выкатившегося из плена и бросившего в меня всю мощь проклятья, будто упала стена из бетона и камня, а может, из глины – не помню, стена придавила. Ударила лапа кровавая по дереву сильно, осыпалась хвоя, и белка свалилась с грибом в зубах, вмиг её проглотили мириады жевал. И ещё, ещё дыбилась куча, пенился хвост, кровь пузырилась на облысевших костях. В последний раз показался глаз немощный, блеклый, текучий, отдающий свой поворот-монолог… Послышался хруст веток. Я спрятался. На поляну вышла стройная с луком. Она вынула из колчана мощную стрелу, в упор всадила её в зверя. Замер. Вытащила из него лезвие ветра, обмыла травой, уронив венок. Я подождал, пока охотница скроется, и принял венок. Прижал к лицу, властно вздохнул знакомый запах. Шалаш, ночь, труд, жена. Вздохнул сильнее. Тёплые ладони обхватили лицо и закрыли глаза. Я хотел освободиться, знал: это – она, моя жена, бывшая таковой в какой-то жизни, где и когда я не знал, да и знать не хотел. Я хотел спросить о здоровье детей, но она не выпускала меня, а пальцы её медленно давили на глаза. Сначала чёрные, затем радужные круги сменились озером, оно тоже исчезло… падающая крыша… улица… по улице шёл я навстречу роскошному авто красного цвета. В нём ехал шеф. Он лихо затормозил и ловко выпрыгнул, радостно улыбаясь: знаю, знаю, книга начинается с воспоминаний о деревне, браво; только эпизод с баней побольше сделайте и отбросьте ностальгию по старине… Как себя чувствуете? Приглашаю на ужин в ресторан; садитесь, подвезу до Бюро, сегодня получка.
