Ну, была блудницей, песни пела,
пить вино любила допьяна.
Страшное, помилуй боже, дело —
счастья много, а она одна.
Кто глядел в глаза ее пустые —
утопал в прозрачном их меду.
Там грехи, как свечки золотые,
самовозгорались на свету.
Как-то утром в солнечном тумане
в Палестину уходили корабли.
А паломники такие были парни —
захотелось оторваться от земли.
Мачты не от ветра там скрипели,
не от волн стонал соленый борт —
легкие, без сил, с ознобом в теле
богомольцы вышли в яффский порт.
В переулочках Святого Града
эта египтяночка была
каждому желавшему награда
лишь за то, что мама родила.
А когда ей истина открылась,
с той же пылкой нежностью она
в полное безлюдье удалилась,
сорок лет в пустыне провела.
Ее тень в полях за Иорданом
до сих пор встречают, говорят,
в полдень, когда дремлет козье стадо,
пастухам являлся ее взгляд.
Слаще он, чем финик йерихонский,
карий, и с лучистым ободком.
Его видеть – как смотреть на солнце,
все плывет и светится кругом.
