В конечном счете, Якушев не мог устоять против политической логики Артузова, хотя вначале оказался активным собеседником, энергично оппонировал. Но под грузом ее аргументов он сказал «да», что означало готовность к сотрудничеству.
Из Якушева получился превосходный агент. Бородка клинышком, тонкое пенсне, белые манжеты, безукоризненный французский. И пристрастия – русская кухня с ее разносолами и балет. Каждую пятницу вечер в Большом, ужин потом в ресторане на Тверской вдвоем под лампой с красным абажуром, поглаживание под скатертью нежного шелка, обтягивающего колени очередной балетной пассии. И раз в полтора, два месяца с заданием ГПУ в Париж, в роли председателя подпольной монархической организации. И там в первый же вечер – в «Русский уголок» на Елисейских Полях.
– Икру подайте и расстегаи горячие. Паштет из дичи, грибы, разумеется в сметане, голубчик. Ну, и курник, конечно. Водочки? «Смирновской», со слезой? Да, мне врачи не рекомендовали. А, давайте! И, конечно, гурьевскую кашу! Ну и кофе, и коньяк.
На другой день встречи, встречи, встречи. С великим князем, с генералом Кутеповым, опять с Артамоновым. И снова Москва. Кабинет на Лубянке. Отчет, обсуждение, детали, планы. Через день подмосковная дача, заседание мифического политсовета. И так месяц за месяцем, до 1927 года, когда оборвалась череда дел мифологической организации «Трест».
Двадцатые годы. Время какое-то шальное. Новая экономическая полубуржуазная политика вперемежку с революционной романтикой, с красной идеей. Такое время рождает и мошенников и романтиков, ярких писателей и поэтов. И героев соответствующих. То время подарило нам Остапа Бендера, романтика «золотых» стульев, ликующего и страдающего обывателя-интеллигента Кавалерова из «Зависти» Юрия Олеши. Во МХАТе тогда шли «Дни Турбиных». Публика наслаждалась булгаковскими героями: Алексеем Турбиным, штабс-капитаном Мышлаевским, ротмистром Шервинским, красавицей Еленой и смешным Лариосиком. Преображалась жизнь после Гражданской войны и крестьянских восстаний, преображались люди. В Москве Ольга Вячеславовна Зотова, та, что из толстовской «Гадюки», дворянская кровь, вкусившая с красными рубку Гражданской войны, однажды сбросила с себя мужские штиблеты и ситцевую серую кофту и предстала перед сослуживцами Треста цветных металлов в черном шелковом платье и чулках телесного цвета, лакированных туфельках из московского ЦУМа, со стрижкой, блестевшей как мех. Сослуживцы остолбенели, а начальник молвил: «Ударная девочка». В новом обличье Зотова почувствовала себя так же легко и свободно, как в годы Гражданской войны, когда не расставалась с боевым конем и кавалерийской шашкой.
