Утром следующего дня президент привез в больницу Кэролайн, а вечером – Джона-младшего, и присутствие детей несколько подняло настроение первой леди. На следующий день он привез обоих малышей вместе, прежде чем вернуться в Вашингтон к государственным делам. Сердце разрывалось от ее попыток держать лицо.
Рядом с ней были близкие подруги: Нэнси, Пэм и Мэри, которые делали все, что могли, чтобы облегчить ее страдания. Из Европы, наконец, прибыла Ли, и ее родственное участие больше всего поддерживало первую леди в те трудные дни. Президент старался навещать жену как можно чаще. Его жизнь в одночасье превратилась в кошмар, полный поездок и перелетов между женой, детьми и делами государственной важности, которые совершенно не зависели от душевного состояния мистера Кеннеди.
Вместе с миссис Кеннеди я пережил рождение двух ее сыновей и смерть одного из них. Не могу даже представить, что может быть страшнее.
Глава 21
«Кристина» и Онассис
Смерть Патрика сильно сблизила президента и миссис Кеннеди – даже агенты видели, что их отношения приобрели новую глубину и теплоту. Лично я впервые заметил это еще в госпитале, но окончательно это проявилось, когда первую леди выписали из больницы спустя неделю после родов. Под вспышками фотоаппаратов мистер и миссис Кеннеди вышли из палаты, держась за руки. Этот маленький жест легко можно было пропустить, но для тех, кто близко знал президентскую чету и проводил с ними много времени, он значил очень много. До этого момента они держались друг с другом довольно холодно, не позволяя себе публичных проявлений любви и близости. Потеря Патрика стала катализатором изменений в их отношениях.
Президенту нужно было возвращаться в Вашингтон, но миссис Кеннеди с детьми решили не менять планы и остаться на Кейпе до конца лета. День за днем первая леди восстанавливала силы – спокойствие и морской воздух только способствовали выздоровлению. К сожалению, душевные раны залечивать намного труднее, и она никак не могла перестать думать о смерти сына. К концу лета миссис Кеннеди окончательно погрузилась в депрессию. Она по инерции продолжала заниматься делами, вести переписку и раздавать указания, но делала это без прежнего огонька в глазах. Иногда она выходила из своей комнаты, чтобы побыть с детьми, но остаток каникул в «Брэмблтайде» прошел для нее в режиме добровольного затворничества в собственной спальне. Никакие слова или действия не могли облегчить ее боль, и мы могли надеяться только на целительную силу времени.
