Я и другие агенты бежали сбоку от машины, постоянно изучая толпу на предмет любого признака беспокойства или нарушения, пока мы двигались к вертолету, ожидающему нас снаружи. Я помог миссис Кеннеди выйти из машины, президент шел рядом с ней.
– Жаклин, ты была великолепна! – сказал он с сияющей улыбкой на лице. – Они полюбили тебя. Твои замечания были просто идеальны.
При обычных обстоятельствах я бы никогда не вмешался в подобный разговор, но сейчас я не мог сдержать любопытства.
– Миссис Кеннеди, – сказал я, – вам так аплодировали! Я хотел бы спросить, что же такое вы сказали?
Они с президентом рассмеялись, и, до того как она открыла рот, президент Кеннеди произнес:
– Хороший вопрос, Клинт. Хотел бы я знать сам.
Я знал, что, скорее всего, миссис Кеннеди показала мужу свои заметки перед речью, так что он ее всего лишь поддразнивал, и она об этом знала. Как только мы погрузились на борт, миссис Кеннеди достала лист желтой линованной бумаги, на котором она писала свои пометки, и зачитала по-английски:
– Быть сегодня здесь, разговаривать с храбрейшими в мире людьми и разделить счастье их семей, которые надеялись, молились и ждали столь долгое время, – это честь для меня. Я горжусь тем, что мой сын может познакомиться с вашими офицерами. Он слишком мал, чтобы осознавать ваш подвиг, но я расскажу ему вашу историю, когда он подрастет. Я надеюсь, что он станет хотя бы немного таким же храбрым, как члены бригады 2506.
Это было очень мило и сердечно. Кратко, но очень значительно и трогательно. Кажется, президент мог забыть о провалившемся вторжении и двигаться дальше с обновленным чувством гордости.
В канун Нового года президент и миссис Кеннеди устроили пышную вечеринку уже второй год подряд, в резиденции Чарльза и Джейн Райтсмен. Это было общественное мероприятие сезона. Шампанское «Дом Периньон» лилось рекой, и веселье продолжалось до трех часов утра. Так мы встретили 1963 год – нам казалось, что у нас будут поводы для веселья.
Тем не менее в миссис Кеннеди что-то поменялось. Я не мог понять, что именно, но в ее глазах была какая-то искорка, словно она хранила какую-то тайну.
