дороже золота.
Другие набойщики чужими «набивными» работали. У самих-то ума и мастерства нехватало манер выдумать, доску вырезать. А Федот все сам придумывал. Пальмы нет — сам грушу срубит, и так то ли тонко вырежет, что диву дашься.
Как-то раз в кабаке спрашивает Бурылин Федота, много ли тот получает.
— Три целковых на день выгоняю, — отвечает Федот.
— Ах, батя, три целковых не мало, а много ли проживаешь?
— Гривен шесть в день.
— Два с полтиной чистогану! Я бы на твоем месте давно свою светелку открыл или прядильну.
— А что бы ты в ней делать стал?
— Мужиков бы нанял. Ты бы ко мне пришел, я бы тебе не трешник, пятерку положил, — так и захлебывается Бурылин.
— Больно ты, парень, горяч, как я погляжу, — на ответ ему Федот, — мне и без светелки светло. Жить-то уж немного осталось. Не привык на чужой спине кататься. Смолоду не научился, а под старость грех на душу брать боюсь.
Бурылину Федотовы три рубля занозой в душу вошли, да не знает, с какого бока к трем рублям подъехать.
— Выучи меня твоему ремеслу, — просит заводчика.
Федот не из таких был, чтобы свое ремесло за семью замками прятать.
— Обучить-то, — говорит, — не штука, да погодишься ли ты? Тут тоже, братец, смекалка нужна, пуще всего глаз зоркий да рука меткая. Многих я учил, да что-то ни у кого по-моему не получается: набивают кой-как. Фасон могут делать, расцветчиками работают, а на заводчика мало кто вышел. Попытать не заказано. Что получится?
Еще косушку заказал. Крикнул половому:
— Принеси-ка, малый, уголек из горнушки.
Тот принес. Федот бумажку положил, дает задачу Бурылину:
— Глянь на блюдо: вишь, какая земляника намалевана? Срисуй ее, погляжу, что у тебя выйдет.
Бурылин взял уголек, вгляделся, приноровился, благословясь да не торопясь, срисовал.
Федот повертел, повертел бумажку, порадовал Бурылина:
— Что ж, из тебя, паря, толк выйдет. Сноровка есть. Думаю, возьмешься за разум, подучишься у меня, на заводчика со временем сгодишься. А на грунтовщика и гадать нечего. Учить тебя непрочь.
Прямо за столом и стакнулись. И платы никакой Федот за наставленье не потребовал.
Утром в набоешной Бурылин встал за верстак рядом с Федотом. Кисло в набоешной, запах — не хвали, слезу с непривычки у Бурылина выжимает. А парень он был здоровый, маковкой под потолок, глаза на выкате, полосы в ржавчину ударяют, кулаки, что твои гири пудовые.
Федот ему по локоть. Старик так себе, трухлявый, грудь впалая, спина дугой, борода клинушком, на волосах повязка, на носу очки на нитке, а ногти разноцветные.
