Веретенами гребла,
Это правда, это правда,
Это правдица была.
Тоже со сметкой парень — сразу все и свел на пересмешку.
— Не твои? — спрашивает караульный.
— Может, и мои, всех-то разве упомнишь? — ворчит хозяин, попрекает молодцов: — Небылицы плесть горазды, за переборный бы стан вас: послушал бы, как запоете.
Тут Балабилка Кудрявич вскочил:
— Сиживали и за переборным и за подножечным. Надо — самому комару камзол камлотовый соткем, блохе, императрице кафтанной, скатерть сладим. Песня делу не помеха!
Надоело, наприскучило мотаться парням. Люди рабочие. У рабочего человека от безделья душа вянет, сохнет, как цветок по осени. А им, где ни жить — так служить.
Тряхнул хозяин золотым кисетом в сыскной коллегии, ну и все шито-крыто. Чужих людей признал за своих, прибрал к рукам, заладил на свою мануфактуру. Не ошибся плут.
Балабилка-весельчак сразу сел за переборный стан. Ткет, песней сердце тешит. Прямо золотые руки: на какой узор ни глянет, снимет в точности, капля в каплю. Такие стал салфетки-скатерти перебирать, что и на царский стол накинуть не зазорно.
Молодцы послушливые за помощников, за переборщиков…
Вот однажды прискакал в Ярославль царский гонец. Белого коня привязал у крыльца к резному столбу, палаш прихватил, а сам в контору к купцу — хозяину. Приказывает царский гонец хозяину: мол, к такому-то сроку соткать наилучшую скатерть на царский стол. Таково повеление царицы. Большой праздник в град-столице затеян, на пирование вельможи пожалуют и заморские гости. Нужна скатерть в ширину-то пять аршин, а в длину — двадцать пять.
— Ладно, — говорит хозяин, гильдейский фундатор, — для их императорского величества порадею. За указец ее благодетельный отблагодарю от всей души нашей и верного сердца. На уточины из мастеровых людей жилы выдеру, а уж сотку и цветисто и добротно.
Гонец хлестнул плетью с золотистой кисточкой по сафьяновым сапогам, шляпу с пером поправил, в седельце сел, вдарил коня шпорами и погнал столбовой дорогой.
Вздохнул да охнул купчина. Поддевку распахнул. От царского-то заказа его в жар бросило. Заказ такой хоть и не внове, и дотоль немало на царский стол поставлял он всякой красоты, а на этот раз что-то робость охватила. Угодишь ли? Слышал он от надежных людей, что после того, как кабальные люди вышли из покорности да к новому царю опальному перекинулись, с той поры потеряла царица всякий спокой. Уж и своих-то домочадцев приблудных и то кой-кого расшугала: кого в Буй, кого в Кадуй, а третьего за Можай, назад не приезжай.
