Вот они и закатились к нам с ружьями, с тесаками, как положено. Думали, наши на колени падут. Да не тут-то было, не на таких напали.
Зима в тот год пришла студеная, вьюжливая, метелистая. Снегу по застрехи намело. Вынес ткач Ермолай Челноков с сыном Ромашкой за село полотна, холсты настить поутру. Расстилают. Поодаль другие тоже настят. Все село вышло за реку в поле. Глядь — выходят из леса в башлыках паны со своими молодцами, увидели народ, свернули с дороги, поперек поля сугробами лезут, по пазуху в снегу вязнут. Наши сразу смекнули, что за башлыки такие идут. На дорогах ни проходу, ни проезду в те поры эти желтые башлыки не давали. Стоном земля под чужой ногой стонала, не чаяла, как с себя сбросить пришлецов алчных.
Пока башлыки не подобрались к товарам, всяк свои холсты, полотна свернул, да и домой. Кто подальше к лесу подался настить, те не успели. Все, что было раскинуто, паны и подобрали.
Прибежали мужики в село и не знают, что делать, как быть, переполошились, всяк в свою избу, а дверь на засов. Но разве засов против тесака стального выстоит!
Ермолай бросил холсты в омшаник, затряс соломой, топор за кушак заткнул, вилы в руки, а Ромашка дробовик взял. Велел Ермолай Ромашке на Притыкино по Монастырской слободе бежать, мужиков на сполох подымать, сам на урочище Кукуй пустился. Бегут по сторонкам, в окна палками стучат, велят всем в одно место собираться.
В колокол монастырский ударили. На звон все село — и стар и млад — к монастырской ограде сбежалось. Кто что захватил — у кого пищаль, у кого топор за кушаком, один с вилами, другой с багром, третий с палицей пудовой. И бабы мужикам подстать: с кольями да с ухватами выскочили. Лапти лыковые на морозе поскрипывают, белые онучи по колени подвернуты, тонкой бечевой обвязаны. Полушубки нагольные, белые и рыжие, шубы одинцовые дубленые черные, армяки катаные, шапки бараньи лохматые, шали кубовые, шугаи с собачьими воротниками, кушаки кумачовые, голицы желтые, варежки малиновые, платки девичьи красные — все смешалось.
У ограды чисто, бело, все свежим снегом, точно отбеленным полотном, устлано.
Ромашка, Ермолаев сын, зеленым кушаком поверх зипуна опоясан, на колокольне трезвонит. Народ валом валит. А Ермолай взошел на паперть, шапку снял, на все четыре стороны перекрестился и такую речь повел:
— Приспела пора — или не сдавай, держись, или в гроб ложись. И до нас достали загребущие руки. У притыкинских за рекой все отняли. Не пустим окаянных в наше село. Что напряли, что наткали — ни рубца не дадим, не только им в наше не одеться, не дадим и утереться!
