Человек пристальнее обычного взглянул мне в глаза, словно пытаясь понять, есть ли у меня какой-то тайный замысел или я так, от скуки, решил поболтать, а потом, махнув рукой, ответил:
– Да нет, просто надо выждать время. Туда, куда я держу путь, мне еще рано.
– А, понятно, – изображая понимание, протянул я, а затем резко сменил тему: – Заметил, что вы тоже не оченьто любите все эти сказки про остров магов?
– Сказки про остров магов? – удивившись моему новому вопросу, переспросил постоялец.
– Ну да. Я ни разу не видел, чтобы вы, как многие другие, болтали об острове сами и слушали болтовню остальных.
Человек снова пристально взглянул на меня, а потом вдруг неожиданно ответил:
– Хотите послушать про остров магов? Ну что ж, если ужин за счет заведения и вы убавите половину освещения, то я вам расскажу. Приходите вечером в трактир. Вы ведь часто по вечерам наблюдаете за своими постояльцами в трактире?
Ответить я не успел, человек, взяв ключ от комнаты, развернулся и быстро ушел.
Опять же не могу сказать, почему я, человек скептически и негативно относящийся к байкам про якобы существующий на самом деле, остров магов, решил выполнить пожелания своего постояльца и послушать, что же он мне хочет поведать, но я точно об этом не пожалел.
Мой рассказчик, чтобы придать своим историям правдивый вид, не размахивал руками, не бил кулаком по столу и не переходил на зловещий заговорщический шепот, будто передает мне великую тайну! Он также не рвал на груди рубаху, не делал большие круглые глаза, как будто сам приходя в ужас от своих правдивых выдумок. Нет, речь его была спокойной и достаточно размеренной. Но зато он ни разу не сбился, как это часто бывает, когда человек откровенно врет, и не путался в своих рассказах. Плюс ко всему его повествование было настоящей большой историей, а не какимито небольшими, не связанными друг с другом отрывками. Из-за этого мне при каждом расставании не терпелось побыстрее увидеться вновь и узнать, что же было дальше.
Я кормил его бесплатным ужином, а после и обедами и завтраками не только в эти три дня, а всякий раз, когда он вновь останавливался в моем постоялом дворе. Я также по его просьбе выключал половину электрического освещения. А когда мы засиживались допоздна, так что кроме нас в таверне уже никого не было, то я вообще гасил свет, выключал большинство электроприборов, и мы сидели при свечах.
Мой рассказчик говорил, что такой у него особенный организм, болезненно чувствительный к электрическим полям. Я в подробности не вдавался, а он взамен не только продолжал свои рассказы, но и позволил их записывать.
