— Я понравилась.
Подсела со смущенной улыбкой Яна, провела рукой по его телу сверху вниз, спросила что-то вроде: «Ну что, котик?», придвинулась:
— Пашка, ты такой ч-ч-откий!
Павел сидел как опечатанный и поглядывал на щебечущую у окна Дашу, а Яна все мучила его:
— Я тебе не нравлюсь, да? Я некрасивая?
Он взял ее волосы, обхватил ими, как углами косынки, ее щеки, поцеловал в улыбающееся лицо и покачал головой:
— Извини, мать, я определился.
Потом Даша долго рисовала ему план бухты Золотой Рог, потом были танцы, и она приплясывала, показывая указательными пальчиками то в одну, то в другую сторону и сама себе улыбаясь. А в Павле накипала какая-то пьяная и ясная тяжесть, и с этой тяжестью он смотрел Даше в глаза, и она несколько раз говорила:
— Да ты чё на меня так пронзительно смотришь?
А он отвечал:
— Да ты чё такая красивая-то?
Уже в номере, когда на ней ничего не было, кроме тонкой короткой цепочки, как воротничком схватывавшей шею с маленькой родинкой, он нечто отметил, почуял моментальным звериным мужицким чутьем и, не переведя в слова, забыл: чуть заметную, как на папиросной бумаге, зыбь на ее груди с крупными круговинами темной кожи вокруг сосков.
Через некоторое время они вернулись к Василичу за вином. Тот в плотных зеленых трусах, коротконогий, с мохнатой грудью и стеклянным взглядом полулежал в обнимку с Галей и Яной и хором с ними пел «Лучину». Серега спал на спине, открыв рот. Света плакала в кресле у окна.
…Облокотясь на руку, гладя указательным пальцем его угловатое лицо от виска к челюсти, она лежала рядом:
— У тебя щека красная…
— От водяры.
— Как ты думаешь, мне сколько лет?
— Девятнадцать, — сказал Павел, остановив, расплющив на лице ее руку.
— Да я по правде спрашиваю.
— Лет двадцать пять.
Она замотала головой.
— Ну сколько?
— Тридцать. Помнишь, я тебе одну вещь сказать обещала? У меня сын есть. В третий класс ходит.
Тут до него дошло то, что он заметил в ее груди, — это была грудь кормившей женщины, еще крепкая, но с еле заметной зыбью тления, к которой он испытал тогда неосознанную и почти сыновью нежность. Он взял в руку ее кисть. Ногти были коротко подстрижены, и рука казалась наивно-детской.
— Рабочая рука, — сказала Даша. — У тебя дети есть? Понятно… — Она помолчала. — А мне так девочку хочется…
На ее губах уже давно не было никакой помады.
— У тебя губы такие красивые, — сказал Павел.
— А с накрашенными вульгарный вид, да? — спросила Даша, а он только покачал головой и долго и медленно целовал ее в глаза, губы, шею, а потом в темнеющую на длинной плоской косточке ее голени продолговатую подсохшую ссадину — она упала где-то на ледяной лестнице.
