Субстанция времени | страница 47
Чихнув квартетом на весь аэропорт, мы отказались. Лицо собеседницы налилось краской, и она суетливо принялась искать другие пути решения этой досадной проблемки. Следующее предложение выстраивалось таким образом: они перерегистрируют наши билеты на внутренний рейс Ираклион-Афины, который будет через три часа; в Афинах мы поспим на чемоданах еще три часа, а потом ближайшей лошадью, наконец, улетим в Москву и в общей сложности наш перелет увеличится всего на каких-то 10 часов…Но есть одно место и, может быть, кто-то хочет улететь сейчас?
– Нет, – хором сказали мы.
– Вы не были в Афинах? – приветливо спросила работница аэропорта.
– На х. ра ваши Афины! – вырвалось нечаянно у нашего сопливого хора одновременно, затем квартет смутился и извинился.
– Вам полагается компенсация по 200 долларов за моральный ущерб, – и сразу три работницы аэропорта принялись оформлять кучу документов.
Приунывшая команда воспряла духом. А куда деваться? Все же через пятнадцать часов будем дома. Через час всем, кроме меня, раздали ваучеры на 200 долларов, а так как я покупала билет отдельно, то мне объяснили, что либо я лечу одна сейчас, либо остаюсь без морального ущерба в счастливом собственном отказе от полёта. Я крякнула от «радостного» возмущения и приняла жизнь такой, как она есть…
И тут в накопителе на посадку в старинный, названный в честь богини Мудрости Афины, город-государство я увидела огромное количество местных жителей и гостей Греции, от наблюдения за которыми исчезли и грусть-тоска ожидания, и кашель, и насморк. Глаза разбегались от характерных и оригинальных персонажей, населяющих нашу планету. Быть может, моё здоровье пошло на поправку, а может быть, и наоборот, но я увидела то, чего на самом деле, может быть, и нет на белом свете. Слева от меня на сидениях в ожидании посадки на рейс сидела девушка в обнимку с красавцем греком, словно сошедшая с полотна великого Вермеера. Жемчужной серёжки не было в её маленьком ушке, но портретное сходство с полотном «Девушка с жемчужной сережкой», написанное несколько сот лет назад, в 1665 году, было таким бесспорным, что я подтолкнула локтем своего дремавшего мужа и глазами указала на неё.
– Бог ты мой, да это нидерландская Мона Лиза! – воскликнул он.
Настоящий гимн робкой молодости примостился на плече у древнего грека и посапывал, разметав по плечам светлые волосы. На портрете, если вы помните, волос совсем не видно, но желтая ткань, завязанная в узел на макушке, свешивается, как поток блондинистых волос. Невозможно было оторвать от неё взгляд, и я украдкой время от времени наблюдала за ней, как за живой моделью из далёкого прошлого.
