– Молочка стаканчик.
Аленка как молодая березка около старого дерева. Ласково смотрит в глаза.
– Жалко мне тебя, папа. Все ты хвораешь… И я маленькая, не умею ничего… Ты не веришь, папа?
– Верю, дочка, верю!
– А, все равно, я не брошу тебя, папа. И большая вырасту – не брошу. Знаешь, куда увезу?
Тихонько шепчет в ухо:
– На Черное море.
Блестят глаза у деда от непрошеных слез – улыбается.
– Ты не веришь, папа?
– Да верю, дочка, верю…
Бегунок приходит расстроенный. Грозно стучит промерзлыми ботинками, с сердцем кидает товар непроданный. Дед беззлобно играет улыбкой.
– Ну, как торговлишка?
– Ничего не дают.
– Гм… Мошенники!
– Ненавижу я брюхо!
– Противная штука!
– Оно ведь гоняет…
– Ну да – оно. Я бы его с удовольствием вырезал – доктора не берутся. Очень, говорят, операция опасная: останешься с одной головой – пропадешь.
Не хочется старику огорчать милого друга, разводит турусы. Да и на что это похоже? Хлеба нет, дров нет. Неужели и последнюю отраду прогнать?
– Не тужи, разлюбезный друг, – перемелется. В будущем человечество обязательно уничтожит желудок.
– Обидно, дед.
– Ну, что там – обидно. Конечно, обидно! Дело не в этом. Потерпеть надо. Не мы одни голодуем – время такое пришло… Неужели на каравай хлеба будем менять революцию? Голубчик мой! Ждали-ждали, да и сменяем? Разве можно так убивать себя? Я вот старик, колода ненужная, и то веселее гляжу. Или мы сроду не знали нужды? Знали, ох как знали! Не баловали нас пирогами с начинкой. Бывало, напишешь рассказишко, пообедаешь, а ужинать в люди бежишь. Придет время, поживем и мы. Эка важность – денек не поесть! Чай, мы не из верхних этажей… Нас этим не удивишь – голодухой-то… Возьмем да и сварим сейчас картошки в мундире, нам ведь не мясо нужно… Аленка, ну-ка!
Дед засучает рукава, храбрится, трясет бородой.
– Мы и нужду в печке сожжем. У нас недолго…
– Папа, она разве горит?
– Загорится, как посадим на горячие угли. Дай-ка мне ножик!
Щепает лучину, покряхтывает, шуточками нужду прогоняет.
– A-а, не хочешь в печку лезть? Врешь, полезешь. А ты что, голубушка, загораться не хочешь? Чик! Потухла. Ага!.. Язык высунула… Двух спичек нет. Еще осталось две. Богачи! Да я умирать буду – не променяю революцию на пироги с лепешками. Ноги вытяну, а все-таки крикну: «Крепись, ребятки!» Аленка, лезь под кровать за картошкой! Сделаем масленицу сегодня, а там что будет…
Хмурится Бегунок. Рассмеяться бы над дедовой храбростью, да на сердце скоблит в одном уголке. Дед притворяется, будто не видит, что друг не в духах. Петухом около печки кружится. Соринки и пылинки кидает в огонь: тепло загоняет.
