Возбуждались снова и снова, ласкались, терзали друг друга, и Фанни все было мало, она сама удивлялась своему неистовству…
Наконец Роман уснул. Какое-то время она вслушивалась в его дыхание, потом осторожно сползла с постели и двинулась в прихожую, где так и лежала на полу одежда Романа.
Подняла куртку, встряхнула.
Вот оно!
Фанни выхватила смятый листок. Развернула – и с коротким истерическим визгом понеслась к кухонному окну. Рванула на себя створку, вышвырнула листок и с усилием подавила желание выброситься следом.
Давно, ох давно не посещала ее эта идея, а сейчас вот вернулась, когда она посмотрела на рисунок Катрин. Вроде бы та же скульптурная группа, которую рисовали в Лувре все ученики, но нет, не та же: на этом рисунке красивый молодой сатир с лицом Романа убегал от сморщенной, иссохшей ведьмы, страшно похожей на Фанни…
Нижний Новгород, за некоторое время до описываемых событий
Проводница Якушкина, та самая, в вагоне которой умер Валерий Сергеевич Константинов, возвращалась домой после очередной поездки в Москву. Теперь она работала в бригаде другого поезда, который отправлялся из Нижнего в шесть утра, прибывал в Москву в одиннадцать и уходил обратно в пять вечера, чтобы вернуться в Нижний в половине десятого. Якушкина подготовила вагон для следующего рейса и около полуночи поехала домой.
Трамваи в Нижнем – самый поздний вид транспорта. Она еще успела на единицу и, мечтая о своей кровати, которая всю ночь стоит спокойно и не раскачивается, как вагонная полка, доехала до Черного пруда. Вышла, потихоньку побрела к себе на Ковалиху. Дошла до своей «хрущевки» почти в конце улицы, свернула к подъезду, приложила к домофону пятачок электронного ключа, как вдруг сзади подошли двое, мужчина и женщина.
– Ой, – со смешком сказала женщина, – мы вас напугали? Извините.
Вошли. Интересно, к кому эти двое в такое-то время? Что-то раньше она их здесь не видела. И только она приостановилась у своей двери, как чья-то рука с силой обхватила ее за шею и сдавила горло, а хриплый голос прошипел в ухо:
– Молчи!
Что-то острое воткнулось в бок Якушкиной. Чужие руки обшарили ее карманы, вырвали сумку и нашли ключ. Якушкина ничего не видела от страха, только слышала, как скрежетнул ключ в скважине, как скрипнула, отворяясь, дверь.
Господи, да за что это ей? Правду говорят, что беда одна не ходит. То помер мужик в ее вагоне, а теперь, пожалуйста, ограбление!
Ее втолкнули в квартиру и заперли дверь. Что-то зашуршало, и тут же ей на глаза проворно наклеили. Липкое, пахнет больницей. Пластырь!
