Потом, будто специально для одного меня -- да так, черт возьми, и было! -- осень затормозила бег, замерев в золотой вершине своей дуги пред падением в неизбежную игольчатую зиму. Я смотрел в эти прекрасные дни, и чувства мои приходили во все большее равновесие. На улицах и проспектах, никем не убираемые, лежали листья, они почти закрыли весь асфальт. Стояли памятники -- как-то особенно сиротливо без людей у подножий, но зато с налетом истинной вечности, -- памятники, которым суждено забвение в Лете, а не в последующей суете новых кумиров. Утренние ветерки перегоняли листву с места на место, пошевеливали надорванными афишами и затихали. По ночам светили глаза кошек, звезды и луна, и звезд было огромное количество.
Невероятная вещь -- я слышал журавлей над городом. Это было очень ранним утром, я только вышел, от земли поднималась мгла, и в этот момент небо заскрипело-заскрежетало над моей головой, Я ничего не понял, но крик повторился, и теперь я различил в нем тоску. Или прощание. Или обещание вернуться. Задрал голову -- и на мгновение разорвало пелену, -- и увидел их. Страшно высоко, на пределе зрения, плыла ровная галочка, и этот крик в третий раз донесся до меня, прежде чем пелена сомкнулась. Может быть, мне почудилось, не знаю. Но я видел это, и видел, что у них там уже было солнце.
Повторюсь, говоря, что болезнь меня многому научила. Возможно, просто напугала, это, в сущности, почти одно и то же. Во всяком случае, вторым по значимости в своем мысленном реестре я указал медикаменты и запасся ими как мог. В основном это были средства первой помощи и скудный ассортимент известных мне антибиотиков. Третьими шли книги. Не романы -- что мне теперь романы! -- но для начала нужна была хотя бы небольшая техническая библиотечка. Это пока все хорошо, а случись что серьезное с тою же машиной? Или со мною самим, или с Риф? Значит, еще справочники медицинские и ветеринарные.
Кстати, с Риф мы, кажется, ужились неплохо. Она слушалась меня, а я старался не докучать ей. Когда впервые на улице нам встретилась ватага разношерстных псов с рыжим большущим вожаком, у меня упало сердце, и я поспешно расстегнул хомутик на кобуре (к тому времени я вновь раздобыл патронов). Риф была без поводка, я отпустил ее на широких бульварах какого-то нового микрорайона. Но стычки не произошло. Собаки повели себя как и подобает стае: основная масса остановилась, а двое начали заходить сбоку. Я уж собрался пальнуть разок-другой в воздух, а не поможет, то и в землю перед мордами, но Риф оказалась на высоте. Она замерла, шерсть на хребте поднялась, хвост утолстился и вытянулся. Головой к вожаку, она покосилась на обходящих ее псов и зарычала, тихо, но с такой непередаваемой угрозой, что меня самого передернуло, а совершавшие маневр собаки смешались и не знали, что им делать. С полминуты все это представляло собой немую сцену, затем вожак коротко гавкнул, и стая, развернувшись, потрусила прочь. Они оставили Риф. Она была с человеком, и они не затеяли драку и не позвали ее с собой. Я отпустил шершавую рукоятку и вытер холодный лоб.
