— Ни к какому эшелону вы не сможете прицелиться, — повторила Нина. — В армию можно попасть только через военкомат.
— Мы уже пробовали, — ответил Вовка. — У нас даже военком знакомый есть. Не берет. Молоды.
— А вы с какого года?
— С двадцать пятого.
— Одногодки! — сказала Нина и победно посмотрела на меня. — В армию берут с двадцать третьего…
Нина вынула из сумочки паспорт.
— Родиться бы на два года раньше!
«Стоп!» — сказал я сам себе и вынул паспорт. У меня блеснула гениальная мысль: переделать пятерку на тройку — всего-навсего хвостик в другую сторону завернуть. Эта гениальная мысль пронзила меня насквозь. На лбу у меня выступила испарина, которую я смахнул рукой.
— Ты чего, Коля? — спросил Вовка.
Я не знал, что делать — сказать или подождать. А Нина смотрела на меня пристально, глаза, голубые с прожилками, так в самую душу и лезут.
— Нужно переделать пятерку на тройку, — сказал я, ожидая, что Вовка радостно заорет на весь вокзал.
— Но ведь это подделка документа, — сказал Вовка. — За это карают.
— Идиот! — крикнул я. — Карать нужно тех, кто в тылу отсиживается.
Наверное, этой девчонке понравились мои слова. Она посмотрела на меня одобрительно.
— Неплохая идея, — сказала она.
— А если заметят подделку? — спросил Вовка.
— Могут заметить! — согласилась Нина. — Но военкоматам нужны люди.
Я не мог слушать Вовку. Мне хотелось поскорее подделать год рождения и бежать в военкомат.
— Ты бы спасибо, Вовочка, сказал мне. За то, что у меня гениальная мысль блеснула. А ты рассуждаешь.
— Между прочим, эту мысль тебе Нина подсказала.
Что с ним спорить, когда у меня все кипит внутри.
— У меня есть бритва, — сказал я по-деловому. — У кого есть черный карандаш?
Нина вынула из кармана карандаш и дала его мне. Я положил паспорт на подоконник.
— Здесь нельзя, — шепнула Нина. — Нужно под лавку залезть, там не увидят.
Шарики у этой девчонки работают! Хотя под лавку залезть не так просто. Около лавок на полу спят люди. Может быть, мы бы не нашли свободного места, если бы вдруг кто-то у выхода из зала не крикнул: «Поезд!» Вдалеке послышался стук колес.
Что тут началось! Люди хватали узлы, чемоданы.
Каждому хотелось выскочить на перрон, чтобы уехать дальше на восток, где, может быть, еще не так много эвакуированных, где можно достать хлеба и переждать эти страшные военные годы.
Отчаянные крики толпы усиливались. Все хотели прорваться на перрон.
Милиция сдерживала толпу. На этот поезд никого не должны были сажать. А кто этому верит! Каждому хочется уехать.
