Гедер выпрямился, плечи и голова теперь торчали над ямой. Четверка друзей заходилась от хохота.
— Очень смешно, — буркнул Гедер, протягивая им измазанные дерьмом руки. — Вытаскивайте теперь.
Джорей подхватил его под локоть и извлек из ямы, не побоявшись — надо отдать ему должное — перепачкаться жижей, в которой по милости друзей выкупался юноша. Грязные промокшие штаны так и болтались у колен и, секунду посомневавшись (то ли надеть, то ли идти полуголым), Гедер со вздохом натянул их на себя.
— Ты — наша единственная надежда, — едва дыша от хохота, со слезами на глазах выдохнул Клинн и ткнул его в плечо. — Остальных не проведешь. Правда, и Содай не заметил, что доски подпилены, но он же тощий, навес не рухнул.
— Что ж, знатная шутка, — кисло выдавил Гедер. — Пойду переодеваться…
— Ах нет, приятель, что ты, — по-столичному в нос выговорил Содай. — Не порть нам вечер, мы всего лишь забавлялись. Присоединяйся!
— Истинная правда, — подтвердил Клинн, приобнимая Гедера за плечи. — Позволь нам загладить вину. Вперед, друзья! Под кров!
И приятели зашагали к палаткам, увлекая за собой Гедера. Из всех четверых, судя по всему, искренне ему сочувствовал один Джорей, да и тот безмолвно.
Все детство Гедер провел в мечтах, как будет служить королю, нестись в атаки, блистать находчивостью и являть чудеса воинской доблести. Читал сказания о великих героях прошлого, слушал отцовские были о дружбе и боевом братстве.
Действительность оказалась куда менее радужной.
Командирский шатер из прочной кожи, натянутой на железные шесты, внутри был убран шелком и сиял роскошью, немыслимой даже для родительского дома Гедера. В очаге ревел огонь, выбрасывая дым в кожаную трубу, подвешенную на тонкой цепи. Рядом уже приготовили ванну. Жар стоял как в знойный летний полдень, так что Гедер, стягивая с себя грязную одежду, и не поежился. Остальные сбросили перчатки и куртки, измазанные при возне с Гедером, и раб-тимзин тут же утащил их чистить.
— Друзья мои! Мы — гордость и надежда Антеи! — объявил Клинн, наполняя вином объемистую кружку.
— За короля Симеона! — провозгласил Госпей.
Клинн всучил кружку Гедеру и выпрямился, держа в руке бурдюк.
— За королевство и империю! — воскликнул он. — Да сгинет ванайский выскочка!
Остальные поднялись. Гедер встал прямо в ванне, разбрызгивая воду: сидеть под такой тост — чуть ли не государственная измена. За первым тостом последовали и другие: уж чего-чего, а вина для застолий сэр Алан Клинн никогда не жалел. А что Гедеру он наливал всякий раз полнее, чем другим, так это не иначе как в знак раскаяния за сегодняшнюю проказу.
