Погибнут солдаты, сгорят дома, кого-то изнасилуют, кто-то разорится — никому нет дела: переживать очередную напасть здесь не впервой, и каждый уверен, что ему-то уж точно беда не грозит.
На заросшем травой пустыре Маркус увидел побитый театральный фургон: полог с одной стороны поднят, прохожим видна неглубокая сцена с занавесом из грязновато-желтых лент. Немногочисленные зеваки — иные с любопытством, другие с недоверием — смотрели, как из-за лент выступил старик с высокой копной волос и торчащей вперед бородой.
— Остановитесь! — воззвал старик низким звучным голосом. — Подойдите ближе! Услышьте сказание об Алерене Убийце и драконьем мече! Кому недостает храбрости, пусть идет прочь, ибо наш рассказ — о великих деяниях и славных подвигах! Любовь, вражда, предательство и возмездие сойдут на эти ветхие подмостки, и предупреждаю… — Голос актера понизился чуть ли не до шепота, однако Маркус отчетливо слышал каждое слово. — Предупреждаю: не все добро вознаграждается, не все зло получает по заслугам. Подходите ближе, друзья! Наша пьеса — как жизнь: в ней может случиться что угодно!
— А он мастер, — пробормотал Ярдем, и Маркус вдруг понял, что незаметно для себя остановился послушать.
— Точно.
— Поглядим немного?
Маркус не ответил, лишь подступил ближе к сцене вместе с толпой. Пьеса оказалась простенькой — древнее пророчество, силы тьмы из преисподней и великий герой с реликвией драконьей империи. Прекрасная дева могла быть и помоложе, а герою стоило бы говорить погромче, однако реплики звучали убедительно, труппа играла слаженно. Маркус выделил в толпе длинноволосую женщину и худощавого юнца, которые смеялись в нужных местах и шикали на слишком буйных зрителей, — свободные от роли актеры тоже работали на общее дело. И каждый раз, когда на подмостки выходил старик, Маркус не мог оторваться от зрелища.
Старик играл Оркуса, повелителя демонов, играл с подлинным чувством — Маркус даже временами забывал, что перед ним актер. А когда Алерен Убийца взмахнул драконьим мечом и из груди Оркуса хлынула кровь, Маркус едва удержался, чтобы не выхватить клинок.
В конце, несмотря на предупреждения, добро торжествовало, а зло было наказано. Актеры кланялись публике. Даже Ярдем хлопал огромными, с тарелку величиной, ладонями и от души улыбался. Достав серебряную монету из кошеля под рубахой, Маркус бросил ее на сцену, и через миг раскланивающийся Оркус уже стоял под звонким дождем монет и благодарил зрителей за доброту и щедрость с таким жаром, что Маркус, уже повернувшись идти, поймал себя на мысли, что впрямь считает людей щедрыми и добрыми.
