— А я смотрю, свет в коровнике! Красть вроде нечего. Думаю, пойти глянуть…
— Не страшно?
— Почему? Страшно. Но знать-то надо, чего тут… — Зинка присела на тюфяк. — Где твой шашлык-то? Небось протух давно?..
— Нет! Он с луком, с перцем… — Глеб достал из-за кирпичей ведро с мясом, зацепил кусок, понюхал: — Нормальная…
Вытащил откуда-то из-под тюфяка две арматурины с колечками на конце, пополоскал их в ведре с водой…
— Это ты не в питьевой?
— Я новой потом наберу, если попить… — Постельным же сеном он досуха обтер шампуры.
— Санитария у тебя!..
— Да все на свете чистое, кроме грязного… А казахи ваши охотиться толком не могут…
— Чего так?
— По ногам, говорит, бей. Кто ж мясо по ногам бьет? Ножки-то тоненькие — раз, а второе — брюхо недалеко; промазал — кишки разворотил… А вы не знаете, какие у сайгака глаза?
— Чего-чего?
— Да я пуговицы у вас хотел… для глаз… для чучелы.
— Не знаю, Глеб… Желтые какие-нибудь. Шашлык твой долго ждать? — не слушая его, спросила Зинка.
— Не-е-е — полчасика…
Зинка повела плечами, поежилась.
— И холодно у тебя… Хлеб-то есть?
— Был. — Глеб порылся в сене. — Нету.
— Подожди тогда. Я сейчас. — Зинка поднялась.
— А-а-а?.. — непонимающе протянул Глеб.
— За удачную охоту выпить надо, ты ж не угостишь…
«Не балованная женщина! — подумал Глеб. — С Лидкой не сравнить».
Он наколол чурок, развел камелек. Сухие чурки сразу схватились, и только сейчас, при ярком пламени, Глеб увидел, какие у него грязные руки. Помыл у мешалки, даже песочком потер их. Оторвал равные куски сайгачатины, нацепил их на шампуры, шампуры воткнул в землю — переждать, пока прогорят угли…
— Не съел? — раздался за стеной веселый Зинкин голос.
— Быстро! — удивился Глеб.
— А я на велосипеде, — Зинка села на тюфяк, вытянув ноги. — Возьми на багажнике, в кофте. Сашку чуть не разбудила…
Глеб полез в темноту.
— И кофту захвати! Осторожно; там пуговицы…
Хлеб…
— Спасибо. И портвейн хороший, — оглаживая бутылку, сказал Глеб. — Какие пуговицы лишние, я вам отдам. Уши-то не болят?..
Он положил шампуры поверх углей на кирпичи.
— Не-а, — Зинка по-девчачьи помахала головой. — Во!
Она отодвинула волосы от уха. В мочку была воткнута простенькая голубая сережка.
— На золотые еще не разжилась…
— Я подарю! — вырвалось вдруг у Глеба.
— Ладно тебе!
Глеб покопался в сене, достал книгу и, раскрыв ее, стал махать над камельком — раздувать угли.
— Ну-ка! — Зинка взяла у него книгу. — Шукшин?.. Вот кого люблю так люблю! — Она раскрыла книгу на портрете. — И писал хорошо, и кино, и рожа хорошая… На тебя, кстати, похож чем-то… Он когда умер, я так ревела, у-у… Ну, наливай! Только мне немного.
