— Деньги гони, пацан корыстный.
— Червонец остался…
— Вот и гони. Не жмись для животных.
В ящике цвет побелки получился лазурный, но когда начали белить, Васька сморщился:
— Псивый цвет какой-то. Надо вылить — да по-нормальному… Без экспериментов. Тоже — послушался идиотов!
— Да поверь ты на слово, — взмолился Глеб. — Высохнет — не узнаешь.
— Вась, раз Глеб говорит…
— Тебя не спрашивают, — обрезал Васька Билова.
Глеб постучал себя по груди:
— Раз человек говорит, врать не станет, давай голубым.
Васька сплюнул:
— Черт с вами! Давай!
— А ты, Вась, меня послушаться не хотел, — сказал утром Глеб, выходя из интерната. — Где коровничек-то? Коровник за ночь высох и исчез. Слился с небом. Такой же голубой.
— Лепота-а! — пробасил Билов, и Васька впервые его не окоротил.
— Крышу поставим, и уезжать не стыдно. А то — белый, — сказал Глеб, поднимая воротник штормовки.
Возле коровника бродила Зинка.
— Кто додумался?
— Глеб, — сказал Васька и зло посмотрел на него. — Голубой, голубой…
— Чего ты, Василий, испугался? — улыбнулась Зинка. — Молодцы! Баран с меня. Чернилами или гуашью?
— Чернилами, — пробормотал Глеб.
— Баран с меня, — повторила Зинка и подняла с земли велосипед. — Михайлов!
— Я, — почему-то испуганно отозвался Юля.
— Я на мосту была у Кареева. Там, значит, такое Дело… Там сварщик, ну, этот, который упал… Умер он…
— Иван Егорыч?! — вскрикнул Юля.
— Плохо-то как… — по-бабьи запричитал Глеб. — Думал: оклемается… Ой-ей!.. Когда ж помер?
— Не спрашивала, позавчера вроде… Ханку меньше жрать надо!.. Михайлов должен объяснительную написать, что пьян он был…
— Он не пьяный был, — пробормотал Юля. — Он так…
— Ну, не знаю. — Зинка досадливо поморщилась. — Кареев говорит, пьяный… А тебе-то не все равно: пьяный, не пьяный… Напиши — и все. Богдышев! — Она поманила Глеба в сторону. — В одиннадцать к коровнику подойдет машина. За сайгаками поедешь, понял?..
— Понял… — непонимающе глядя на нее, пробормотал Глеб.
— Чего смотришь? Не хочешь, что ли? Так и скажи! — Зинка повысила голос. — Мне эти сайгаки сто лет не нужны!..
— Хочу… — Глеб тупо смотрел в землю.
— Ну и все! — Зинка недоуменно взглянула на него и укатила сердитая.
…В интернате Егорыча не касались. Будто он и не помер. Васька тренькал на гитаре: хоть он уже и доходит, но Асадова поклялся выдолбить и каждый день хоть двадцать минут, но тренькал. Юля лежал на койке, не двигаясь. Каждый раз, когда доплетались до интерната, он залегал, не раздеваясь и не моясь, минут на сорок, лежал с закрытыми глазами и только потом рассупонивался, мылся, подлечивал руки — мазал, массировал…
