— Вот ловелас! Я рада, Яна, что ты не клюнула на его машину. Он наверняка женатый.
— От вас умереть можно! — смеясь, сказала Дана.
— Прежде чем умирать, протри витрину. Ведь это лицо магазина. Вот тебе тряпка, и давай пошевеливайся. И не вздумай там кокетничать с молодыми людьми!
— Я?
— А может, я? Или Яна? Чтобы витрина блестела как зеркало, иначе еще раз протрешь ее после работы!
— У вас совсем как в армии! — отрезала Дана, но взяла тряпку и вышла на улицу.
В этот момент я ей страшно позавидовала. То и дело меняет кавалеров, всегда весела, ничего не принимает всерьез, и при том в общем-то неплохая подруга. А я, должно быть, кончу, как наша заведующая. Нет, надо перебороть себя, ведь в этом мне никто не поможет.
И все же помощь пришла. От того, от кого я ее меньше всего ожидала, — от Моники. Она появилась в магазине в пятницу, вернувшись после поездки в горы, с красивым бронзовым загаром, в отличном брючном костюме. Дана пришла в восхищение, а я разозлилась. Не на Монику, на себя. Рядом с ней я выглядела как ощипанная курица. А добило меня ее заявление, что завтра вечером к ним придет Ян, поэтому ей нужны какие-нибудь хорошие записи.
Из магазина я отправилась прямо в парикмахерскую. Потом купила светло-голубую кофточку с большим вырезом, которые только начали входить в моду.
Вечером мы с Иркой и Орешком пошли в клуб метростроевцев, славившийся хорошим оркестром. Пригласил нас один парень, работавший на строительстве метро, — Ирка с Орешком помогали ему ремонтировать «фиат». Парень оказался умным и очень общительным. Он рассказывал мне, что можно найти глубоко в земле.
— Угадай, — разжигал он мое любопытство, — до какого слоя горной породы мы добрались при работах на трассе «С»?
Я ответила наугад:
— Слой этот, наверное, являлся поверхностью Земли миллион лет назад…
Парень рассмеялся и сказал, что я ошиблась всего на каких-то триста сорок девять миллионов. Ну и ну! Потом он разоткровенничался: мол, скоро поедет в Советский Союз изучать геологию, не только самую древнюю, но и самую интересную науку на свете. Он рассказывал о геологии с таким восторгом, с каким говорят о любимой девушке. И я вдруг осознала, что у меня нет ничего такого, чем бы я была так же страстно увлечена. Может быть, музыка? Но я лишь слушаю ее.
Перед сном я долго думала о горной породе, насчитывающей триста пятьдесят миллионов лет, и о своих страданиях, продолжающихся всего четырнадцать дней, но кажущихся мне вечностью. А может, я такой человек, которого любая мелочь повергает в уныние?
