Молодой человек был бледен, брови его нахмурены, он казался чем-то сильно удручен и взволнован. Герцог усадил внука на подушку у своих ног, взял его за руки и две-три минуты внимательно вглядывался в его лицо.
— Бедное дитя! — сказал он, целуя его в лоб. — Ведь ты очень страдаешь?
— Очень, дедушка, — ответил Гастон с глазами, полными слез.
— Хочешь разделить со мной свое горе, дитя?
— Для этого только я и прискакал сюда, дедушка.
— Как! Ты все эти двести миль…
— Летел сломя голову, чтобы все рассказать вам.
— А… король что?
— Король! — вскричал он с горечью. — Король — могущественный властелин, дедушка!
— Надолго ты ко мне теперь?
— Вы сами решите это.
— Если так, то я не скоро выпущу тебя из Торменара.
— Кто знает? — пробормотал Гастон задумчиво.
— Правда, король, твой отец…
— У меня нет больше отца, кроме вас, герцог.
— Боже! Разве король скончался?
— Успокойтесь, здоровье его величества отменное.
— Тогда твои слова для меня загадка, дитя мое, и я отказываюсь понять их.
— Я объясню, не беспокойтесь, но прежде чем приступить к объяснению, я желал бы видеть здесь достойного пастыря…
— Он в отсутствии, дитя мое, — перебил герцог, — уже месяц как отец Санчес уехал от меня, — вероятно, ты говоришь о нем?
— Разумеется, о нем, о вашем старом друге, единственном, который оставался верен нашему семейству.
— Увы! Отец Санчес уже с месяц в Мадриде, куда внезапно был призван делами величайшей важности, как, по крайней мере, сказал он мне перед отъездом из замка. Удивительно, что ты не видел его при дворе.
— И меня это удивляет, дедушка, — обычно по приезде в Мадрид он первым делом навещал меня. Вероятно, что-нибудь помешало ему… Но так как отец Санчес в отсутствии, то я выскажу все только вам, дедушка.
— Говори, дитя, я слушаю.
— Прежде всего, надо вам сказать, что в течение уже нескольких месяцев я замечал странную перемену в обращении короля со мной; его величество все еще был милостив ко мне, но не так сердечен, не так откровенен. Когда являлся во дворец, я замечал в нем что-то натянутое, неестественное, чего никогда прежде не бывало! Мало-помалу его обращение со мной превратилось в холодное, сухое и надменное, не раз мне даже возбранялся вход к королю и я уезжал из дворца, так и не повидав его величества.
