Увидев графа, хозяйка подбежала к нему с почтительными поклонами. Солдат поднял было голову, равнодушно взглянул на вошедшего, но сейчас же опять перестал обращать на него внимание и деятельно принялся оканчивать ужин.
— Вы здесь, господин граф! — вскричала хозяйка.
— Тс-с, Мадлена! — отвечал он, приложив палец к губам. — Не называйте меня! Где ваш отец? Он, вероятно, меня ждет?
— Да, монсеньор.
— Опять? — с улыбкой упрекнул ее Оливье.
— Простите, сударь.
— Ну хорошо, дитя мое; дайте мне вина вон на тот стол, — показал он на стол против того, за которым сидел солдат, — и попросите старика ко мне.
— Сюда, сударь?
— Да, дитя мое.
— Иду, сударь!
И она убежала, легкая, как птичка. Граф сел и для виду налил себе вина.
— Славная девушка! — проговорил солдат. — Весела, свежа, как весеннее утро. Один вид хорошенькой девушки развеселил меня!
Так как эти слова могли и не относиться к нему, граф ничего не ответил, но для развлечения стал рассматривать странного человека, на которого до той минуты не обращал никакого внимания.
Солдат был широкоплечий, мускулистый здоровяк, несмотря на свои пятьдесят с лишком лет. Физиономия его, представлявшая смесь смелости, хитрости, откровенности и беспечности, говорила, что это был опытный малый, не раз видевший смерть лицом к лицу в битвах и вынесший из них больше толчков и философии, чем богатства; загорелое лицо с иссохшей кожей, сверкающие черные глаза, крючковатый нос и длинные густые усы придавали ему оригинальный вид, но не имели ничего отталкивающего. Костюм был самый простой: легкая кираса прикрывала изношенную, потемневшую буйволовую куртку; толстые панталоны синего сукна были заправлены в громадные сапоги с железными шпорами; рядом с рапирой и шпагой на столе лежали войлочная шляпа с поблекшим пером и свернутый плащ; прежде он был, должно быть, темно-серый, но от дождя, солнца и частого употребления сделался какого-то неопределенного цвета.
Вообще, по мнению графа, это был такой человек, которого в дороге приятнее было бы иметь возле себя, нежели позади или впереди.
Кончив ужин и залпом проглотив вино, солдат громко кашлянул, причмокнул в знак удовольствия, достал из кармана почерневшую трубку, набил ее табаком и закурил, зажав в уголке губ, с видом человека, собирающегося отдохнуть вволю после чудесного ужина. Синеватое облако дыма мигом закрыло его с ног до головы.
Графа невольно влекло к этому человеку, и он уже собирался приветливо заговорить с ним, как вошел трактирщик.
