— Я уже все решил. Сам решил.
— Моим сыном ты будешь, Саша. Это тоже вопрос решенный, — спокойно ответил ему отец, — Он решен не тобой, а мной… Если хочешь знать, ты уже и сейчас мой сын. Ты ведь судишь меня, не так ли?.. И вечно будешь судить — точно так же, как наша Сана.
«Наша»!.. Значит, я тоже «его»?
— Мы постоянно держим перед детьми свой экзамен. Экзамен трудный… Сперва сложный возраст — от трех до семи. У него даже есть название: «Эдипов возраст», — это время, когда формируется человек, сознавая себя частью мира, частью Вселенной. Доверчивость, открытость, контактность отношения к другому полу формируются именно а этом возрасте. Ты меня от этого сложного возраста освободил… А потом — пубертатный период…
— Что?
— Пубертатный. Возраст подростка… Многие остаются подростками на всю жизнь, и это тоже в известной мере вина родителей. Воспитывать человека — дар. Сдать этот трудный экзамен на «пять», то есть безукоризненно, не может, пожалуй, ни одни человек. Наша жизнь коротка, мы не успеваем созреть как следует к приходу физической старости, формируется ум, — но не мудрость!.. А наша привязанность к нашим детям? Родители — люди. А раз люди — значит, слабы… Дети — судьи. Постоянные, неутомимые судьи своих родителей… Родители — их вечные должники.
— Да, да… Я почему-то маму всегда судил. Но я думал… Я был уверен, что это не все, а только я… А вы… Скажите, пожалуйста, вы ведь помните. мою маму? Она хороший человек, верно?
— А как же, — ответил отец. — Она человек прекрасный… Огромного скрытого темперамента. Необузданный человек, такая же, как и ты. Она тебе передала свою эмоциональность. К тому же мать была поразительно хороша. Одна из красивейших женщин, которых мне доводилось видеть. Удивительна все же щедрость природы.
— Вы сказали… эмоциональна. Но мама, она была очень сдержанной, неразговорчивой. За всю мою жизнь я не видел ни разу, чтобы она вспылила.
— Семнадцать лет — срок большой. Видно, перегорело в ней что-то, ушло в подполье… Саша, а у тебя нет отчима? Мама замуж действительно не выходила?
— Нет! Что вы!
— Чем ты так возмущен, дружок? Вопрос естественный. Молода и прекрасна. Достойная дочь Литвы.
— Нет, нет… У нас даже дома никто не бывал.
— Что-то, видно, в ней надломилось, — ответил отец. — Такие люди, видишь ли, однолюбы. А я… я во всем виноват! Я к ней, стало быть, не нашел ключа.
Хмель с отца сошел, и Саша подумал вдруг, что он и пьяным-то не был, а лишь притворялся. Для простоты. Но говорил он как-то уж больно много… И пивом от него продолжало пахнуть.
