Вот — дом. Вот — двор… Выходит, что Бабич много раз проводил через этот двор?
Подъезд номер первый (так сказано в справке).
— Простите, пожалуйста, Бабичи здесь, живут?
— Профессор Бабич? Врач, что ли? Ну так вот, аккурат парадная. Поднимись на лифте, этаж четвертый.
Однако при всем своем смятении и неопытности Саша все же соображал, что отец, по-видимому, человек женатый. В какое положение он поставит неожиданностью своего появления человека немолодого, почтенного?.. Что Бабич скажет жене? А детям?! Ведь у него, наверное, и дети есть!
Саша стоял у подъезда Бабича, не понимая, что ему следует делать дальше.
Ладно Я подожду.
Чего? Он и сам не мог бы с уверенностью сказать.
Я его узнаю. Я только взгляну на него и узнаю, узнаю сразу…
Хорошо. А потом?
А потом мы как-то, что-то вместе сообразим. Я не хочу, чтоб о нем посмели сказать, как та женщина в справочкой… Мой отец— человек, не иголка в сене!
И Саша сидит во дворе. Он ждет.
С балкона шестого этажа вдруг закричали:
— Са-а-аня!
Саша вздрогнул.
— Са-а-аня! Иди обедать.
Две девочки а скверике посреди двора безмятежно играли в мяч. (Не иначе, как у них было все в порядке с отцами!) Наигравшись в мяч, она начали прыгать через скакалку.
Вот под тентом пенсионеры перекидываются в картишки…
У подъезда № 4 два мотоцикла. Сиденья обернуты а целлофан и тщательно перевязаны веревками.
Дворовый скверик делений. Значит, вот какими они бывают, дворы в Москве?..
В подъезд № 1 вошла женщина, понесла кошелку с продуктами.
Кто она? А вдруг его сестра, мой тетушка?.. Но, может быть, ни она и никто другой никогда не думают об этом? Может, мы будем тайно встречаться с ним?
Мысль, что где-то в огромном городе, в самой Москве, он назначает отцу свидание на площади, около памятника и с великим волнением ждет его, переполнила Сашу счастьем.
Среди людей, таких чужих, с их судьбами, радостями, печалями, отец — единственный, которому до него есть дело!
…Вот он идет, торопится… Он (Саша) медленно встает со скамьи и шагает ему навстречу… Старается не улыбаться, старается сохранить спокойствие. Но даже сейчас, когда Саша это только воображает, он чувствует, что рот его как-то сам собой растягивается от счастья.
И вот они стоят рядом, Отец протягивает ему руку, Саша но-мужски ее пожимает. Вот именно рукопожатие — ничего больше.
…Саша вспомнил, как в детстве забрел зачем-то и чужое парадное и остановился там в темноте. Он помнит, как сердце сжалось от необъяснимого одиночества.
