– Ну конечно, детка, конечно. Загляни ко мне завтра, ближе к вечеру… после свадьбы… И если у тебя какие-то неприятности, то говори мне прямо, не смущаясь. Проси у меня, если тебе что-то нужно…
– Вы так добры ко мне…
– Я тебя всегда очень любил… Потому что я очень люблю твою мать… Проси у меня прямо, детка… проси, но только… будь благоразумной… и не делай…
– Чего, господин Такма?
Старика внезапно охватила сонливость.
– Не делай… необдуманных поступков…
– Что вы имеете в виду?
– Шестьдесят лет… больше шестидесяти лет…
Его речь снова стала неразборчивой, и Отилия увидела, что он заснул, сидя с прямой спиной, положив руки на набалдашник слоновой кости.
Она испугалась и, подойдя беззвучно к двери, открыла ее и позвала:
– Анна… Анна…
– Что, мефрау?
– Зайдите, пожалуйста… посмотрите… Господин Такма заснул… Мы побудем с ним, пока он не проснется, не правда ли?
– Ах, старый бедолага! – пожалела его служанка.
– Но он же не…? – спросила maman Отилия, точно испуганный ребенок.
Но Анна успокаивающе покачала головой; старик спал, сидя с прямой спиной в своем кресле, положив руки на набалдашник трости.
Женщины тоже сели и стали смотреть перед собой.
Раздался звонок, и maman Отилия тихонько спросила:
– Может быть, это господин Лот с невестой?
– Нет, – ответила Анна, выглянув в окно. – Это господин Харольд.
Служанка отправилась открывать дверь. Maman Отилия тоже пошла в переднюю, навстречу брату.
– Здравствуй, Отилия! – сказал Харольд Деркс. – У нашей матушки никого нет?
– Никого… Подходя к дому, я встретилась с господином Такмой. Видишь, он заснул. Я подожду здесь, пока он не проснется…
– Ну а я пойду сразу наверх.
– Ты плохо выглядишь, Харольд.
– Я неважно себя чувствую. Страдаю болями…
– В каком месте?
– Везде… И сердце, и печень, во всем непорядок. Так, значит, завтра великий день, да, Отилия?
– Да, – ответила Отилия грустно. – Завтра… Они оба такие скучные. Ни праздничного обеда, ни церемонии в церкви.
– Лот попросил меня быть свидетелем.
– Да, вы со Стейном будете свидетелями с его стороны, а доктор Рулофс и д’Эрбур со стороны Элли… Антон отказался.
– Да, Антон не любит подобных мероприятий.
Харольд пошел тихонько наверх. Постучался, открыл дверь. Напротив Пожилой Дамы сидела ее компаньонка и безжизненным голосом читала ей газету. Увидев Харольда, она встала.
– К вам пришел господин Харольд, мефрау…
Компаньонка ушла, и сын, морщась от боли, наклонился к матери, чтобы поцеловать ее в лоб. Из-за пасмурной погоды ее фарфоровое лицо с кракелюрами морщин было едва различимо в винно-красной полумгле гардин. Она сидела в своем кресле, окруженная кашемировыми складками просторного платья, с прямой спиной, точно на троне, а на коленях чуть подрагивали изящные тонкие пальцы, выглядывающие из черных митенок. Мать и сын обменялись несколькими словами, он сел на стул рядом с ее креслом, так как кресло у окна, предназначенное для господина Такмы, никогда не занимал никто другой; они говорили о погоде, и здоровье, и завтрашней свадьбе Элли с Лотом… Время от времени желчно-серое лицо Харольда искажалось от боли и рот кривился, точно в судороге. Беседуя о Лоте, погоде и здоровье, он видел – как это бывало всегда, когда он сидел напротив или рядом с
